Власти сообщили, за кого собираются взяться следующим в своей практике посмертных судов над военными преступниками. Рассказываем, в чем обвиняют анонсированного следующим Симона Серафиновича и как полвека ему удавалось избежать правосудия.
В интервью телеканалу ОНТ депутат Палаты представителей Игорь Марзалюк сообщил, что очередным покойником, которого станут судить в Беларуси, станет Симон Серафинович.
«Серафинович, начальник полиции Мира. Второй процесс после Катрюка будет над ним. Он по уши в крови», — сказал Игорь Марзалюк.
Из мельника в каратели
Симон Серафинович родился в 1910 году в деревне Скоморошки под Столбцами, в бедной семье. От первого брака у него был сын. В 1930-е годы служил в польской армии. Второй раз женился на польке Ядвиге. С приходом Красной Армии в Западную Беларусь родственников его жены депортировали. Перед началом войны он был обмерщиком на мельнице в Вобрине, где ежедневно работал рядом с евреями.
При немцах он сделал быструю карьеру и в первые месяцы был назначен начальником полиции (шуцманшафта) в Турце, а после с октября 1941-го — начальником полиции в Мире.
Слухи об убийстве евреев в других местечках доносились до Турца, но никто из местных не ожидал, что то же будет и в их местечке. Страшная волна массовых убийств докатилась осенью 1941 года.
В конце октября 1941 года немцы и местная полиция выбрали в Турце более 50 евреев, которых расстреляли в лесу.
«[Я] видел, как шли 55 евреев, их вели полицаи. У ямы евреев разделили на три группы. Первой группе было приказано раздеться и стать лицом к яме. Серафинович начал стрелять, и первой жертвой был его бывший друг Ханон Хаймович.
В 1940 г. Хаймович заведовал мельницей, а Серафинович был бригадиром у мельников. Они вместе играли в карты. В первую группу стреляли с 10 метров, и все в ней погибли одновременно. Жертвы попадали в яму. Вторая группа (молодые евреи, среди них моя сестра Либа) просили о пощаде, но ужасными ударами их заставили стать возле ямы и расстреляли. Третья группа была совершенно равнодушна к своей судьбе и молча выполняла приказы», — вспоминал свидетель, еврей Иегуда Гесик, которому было приказано копать ямы.
Иосиф Гарькавый избежал смерти во время первой немецкой «акции» (эвфемизм массовых убийств), но через неделю, 4 ноября, его застигла в местечке вторая. Немецкий комендант из Столбцов организовал сбор евреев, а Серафинович руководил на нем действиями местной полиции. Тогда при помощи полиции на еврейском кладбище расстреляли около 500 евреев, еще около сотни было убито в находившихся неподалеку Яремичах пораньше. Гарькавый был среди немногих, которых отобрали для работы на мельнице.
В воскресенье 9 ноября 1941 года масштабная антиеврейская «акция» прошла в Мире. Вооруженные полицейские во главе с начальником районной полиции Серафиновичем расстреляли Абрама Резника и это, по-видимому, стало сигналом к расправе. Тех, кто пытался сбежать, полицейские расстреливали из автоматов.
Многих других евреев немецкие солдаты и местная полиция отвели на рыночную площадь между костелом и церковью. Евреев стреляли и по дороге, а на площади открыли огонь из двух автоматов. Выживших погнали колоннами с площади.
Одних немцы и белорусские полицейские расстреляли в яме на бойне. Свидетелем этого была Регина Бедынская, дочь школьного учителя-поляка.
Других убили в песчаном карьере недалеко от Мирского замка. Лев Абрамовский, который был в тайнике на сеновале, видел, что «евреев гнали до карьера полицейские».
Другой местный житель Борис Грушевский рассказал, что на «акции» присутствовало больше полицейских-белорусов, чем немцев. Полиция, вооруженная винтовками и штыками, следила за колонной.
«Полицаи сидели на краю этого карьера. У них были автоматы. Было там также несколько немцев. Стреляли полицейские. Евреи стояли колоннами рядом с карьером. Полицаи по сторонам карьера следили, чтобы никто не разбежался. Евреев заставили снимать одежду и лезть в карьер группами по несколько человек. Они ложились в карьер, и в них стреляли… Некоторые из евреев были только ранены и пытались вылезти. Кровь лилась из их ран», — вспоминал Грушевский.
Всего в тот день в разных местах городка были убиты около 1500 человек. Около 800 уцелевших евреев были согнаны во «второе гетто» на территории Мирского замка.
Полицейские в Мире получили приказ ликвидировать тех евреев, которые остались в окрестных деревнях и хуторах.
Приблизительно 16 января 1942 года в деревне Криничное десяток полицейских расстрелял в амбаре 21 человека — всех местных евреев, а также несколько еврейских семей, захваченных по дороге в деревне Бережна.
Приблизительно через две недели, 2 февраля 1942 года, жандармы и местные полицейские под началом Серафиновича выдвинулись из Мира двумя отдельными группами. По пути к деревне они захватывали рассеянные еврейские общины. 41 еврея, собранного во время поездки, расстреляли в Долматовщине.
Роль местных полицейских в этих акциях по зачисткам деревень Мирского района от евреев была определяющей, так как только они знали, как отличить евреев от других жителей.
С точки зрения одного бывшего шуцмана из Мирского района, все чиновники белорусской полиции обладали достаточной властью, чтобы арестовывать и расстреливать людей. За убийства их не наказывали. Полицейские начальники имели еще больше власти.
В результате некоторые полицейские занимались сведением личных счетов и действовали так, будто они были выше закона.
Похоже, что при этом Серафинович старался оберегать белорусских крестьян, склонных к коллаборации.
В марте 1943 г. пришла очередь новых карательных акций — в Лядках, Новом Селе и Погорелках. В акции в Новом Селе принимала участие барановичская «охотничья команда І» (Jagdzug I) с Серафиновичем во главе. Тогда были убиты около 150 человек — преимущественно путем сожжения их заживо в амбаре.
В Акте о преступлениях, совершенных гитлеровцами в деревне Новое Село Мирского района, который был составлен 26 января 1944 года, утверждается, что 9 марта 1943 года «немецкие палачи и их прислужники» во главе с комендантом Мирской полиции Серафиновичем и его заместителем прислужником фашизма Панкевичем уничтожили 130 дворов, убили 53 человек, многих заживо бросали в охваченные пламенем дома и гумны, других расстреливали. Выжившие построили землянки на месте пепелищ. В июле 1943 года Новое Село подверглось новому нападению, 48 человек заживо сожгли в гумне на хуторе. Еще 63 сожгли в деревенском доме. Всего за тот день уничтожили 203 человека, среди которых 90 детей.
В описаниях преступлений в Турце и Лядках, однако, Серафинович не упоминается. Но упоминается, что немецкий комендант Фаст, его приспешники Симон Серафинович, Петр Левкович и Иван Мазурок организовали в Мире на улице Завальной притон, куда насильно затягивали девушек и женщин, насиловали, а после расстреливали.
В акте Мирской районной комиссии ЧГК о преступлениях, совершенных немецкими оккупантами в районе, который был составлен 25 апреля 1945 года, утверждается, что в районе в общей сложности было убито 2674 человека за время оккупации, из которых в Мире 1750 человек, а в местечке Турец — 460. главным преступником в уничтожении мирных граждан названы начальник жандармерии Мира, а также коменданты районной полиции Симон Серафинович и Панкевич.
Во время допросов в 1990-е годы Серафинович признался, что имел контакты с руководителем Белорусской центральной рады Радославом Островским еще в 1943 году. В сентябре 1943 года Островский вызвал Серафиновича, чтобы тот поехал в Барановичи помогать в организации и подготовке добровольцев. Серафинович поехал туда с женой и сыном Симоном. Как утверждал Серафинович, пока он был там, «бандиты» (так он называл советских партизан) убили женщину, и он забрал с собой двоих ее детей, когда поехал на Запад.
В конце войны
В конце июня 1944 года Красная Армия освободила восточную часть Беларуси от нацистов. В Западной Беларуси под угрозой дальнейшего наступления советских войск немецкие жандармы и сотрудники шуцманшафтов начали эвакуацию дальше на Запад.
Как рассказывал сам Серафинович, его жена Ядвига и сын Симон выехали с ним на повозке. Немцы дали ему форму пехотинца.
В Восточной Пруссии мирских полицейских вместе со многими другими присоединили к 30-й гренадерской дивизии СС. На поезде их вместе с начальником немецкой жандармерии Мира Райнгольдом Гайном и его заместителем Вилли Шульцем перевезли во Францию.
В своих интервью Серафинович намеренно не упоминал свою службу в войсках СС, умолчал, например, о том факте, что осенью 1944 года его повысили до цугфюрера, то есть командира взвода.
Он утверждал, что их подразделение было переброшено дальше из Восточной Франции в Дахау, что недалеко от Мюнхена, и через некоторое время они сдались французам. Серафинович отрицал свое участие в битве с французскими войсками в Вогезах, после которой его дивизия, потерпев большие потери, дезертировала. Но в немецких донесениях о пути унтерштурмфюрера Серафиновича была другая информация, что его подразделение участвовало в боях за деревню Бальшвиллер.
Из обнаруженных впоследствии в доме Серафиновича записей станет понятно, что в конце августа 1944 года часть белорусов убила своих офицеров и убежала к французским партизанам.
Неизвестно почему, но Серафинович отрицал то, что эти записи сделаны им.
Как и многие другие белорусы из бывших немецких формирований, Серафинович присоединился впоследствии к армии Андерса, которая вместе с британскими войсками участвовала в боях против нацистов.
Восемь месяцев служил в Египте, еще столько же в Италии. Только в июне 1946 года Серафинович прибыл в Глазго.
Новая жизнь в Великобритании
Из 104 бежавших на Запад сотрудников шуцманшафтов в Мире и Турце по меньшей мере 46 прибыли в Великобританию, из них 11 подофицеров, в том числе и Симон Серафинович.
В Британии он поступил на службу в созданный под непосредственной британской командой Польский корпус подготовки и размещения (Polski Korpus Przysposobienia и Rozmieszczenia — Polish Resettlement Corps), который был переходным этапом перед демобилизацией. Служил в Великопольской бронетанковой бригаде, располагавшейся в лагере Бэкфорд, в графстве Сассекс. Скрывая свое происхождение, сначала записался поляком, а местом рождения обозначил Bozek (Борок?) под Столбцами.
Несмотря на попытки скрыть свою деятельность в качестве шуцманера, трое военнослужащих из Польского корпуса — капрал Кухарчик, сержант Левон Савицкий и рядовой Томаш Отцецкий — обвинили его в военных преступлениях. Обвинения были достаточно серьезными, поэтому польский Генштаб передал их британским властям.
Савицкий заявил, что «во время немецкой оккупации Серафинович тесно сотрудничал с гестапо в районе Турца, Мира и Барановичей». Его самого арестовали и поместили в концлагерь по приказу Серафиновича.
Отцецкий, который встречался с Серафиновичем в начале 1942 года, со своей стороны заявил, что Серафинович был инициатором всех репрессий и «пацификации» (то есть уничтожения) целых деревень в окрестностях Мира. Особое усердие он проявлял в уничтожении поляков и интеллигенции.
Делом заинтересовалась британская контрразведка MI5, но там в конце концов посчитали, что поскольку преступления происходили на территории Польши (Западная Беларусь во время войны на Западе все еще воспринималась частью Польши, оккупированной сначала советами, а после нацистами), то это их не касается. В военном ведомстве также посчитали, что обвинения слишком общие и основываются на слухах. Но архивные материалы подтверждают, что обвинения воспринимались как правдивые и беспокоили своими политическими последствиями государственные органы.
Дело должны были передать в Комиссию ООН по военным преступлениям, но неизвестно по каким причинам этого сделано не было.
Его передали подполковнику Александру Патерсону Скотланду, руководившему «Лондонской клеткой», тюрьмой для военнопленных, где, как сообщали СМИ, после войны к подозреваемым применялись пытки. Во время войны здесь добывали важные разведданные. Среди узников были коменданты концентрационных лагерей, генералы СС и фельдмаршал Альберт Кессельринг.
Серафинович попал сюда в апреле 1947 года. Его допрашивал лично Скотланд, что еще раз подтверждает всю серьезность, с которой британские власти отнеслись к обвинениям против белоруса. Скотланд был убежденным борцом с нацистскими преступниками, для него это было делом личного долга.
В своем докладе о Серафиновиче он отметил, что тот оставляет хорошее впечатление, сам приятный и терпимый, немного хитрый и изворотливый, но не брутальный. Благодаря своим физическим качествам и способности вести себя авторитетно он мог произвести впечатление на немцев.
Серафинович отверг обвинения, что он причастен к аресту председателя колхоза в Мирском районе и бывшего директора школы Балицкого, которые были отправлены в Колдычевский лагерь и уничтожены. Евреев в Мире, как он утверждал, убили немецкие солдаты. Также он заявил, что Савицкий и Отцецкий были пьяницами, которые ненавидели его и распространяли сплетни, чтобы навредить ему.
Скотланд почему-то согласился с тем, что Серафинович не может отвечать за арест Балицкого. По-видимому, британский офицер слабо представлял характер нацистской оккупации Беларуси, так как охарактеризовал шуцманшафт как силу, защищавшую население от партизан.
На основании оценки Скотланда канцелярия главного военного судьи отказалась от дальнейшего рассмотрения дела. Это означало не оправдание Серафиновича, а лишь то, что доказательства его вины тогда показались недостаточными.
Британские власти, по-видимому, также успокаивал тот факт, что в своей анкете в 1946 году Серафинович указал, что хотел бы переехать в Канаду — но в итоге он так и не поехал туда.
В ноябре того же 1947 года Серафинович решил подкорректировать недостоверную информацию о своем происхождении, попросив у польского корпуса исправить его национальность на белорусскую.
Польское войско, однако, было заинтересовано продолжать преследование Серафиновича. Военно-полевой суд начал процесс против него за сотрудничество с нацистами. Его обвиняли в том, что когда он был назначен оккупационными властями на должность начальника полиции, то участвовал в арестах, вывозе на принудительные работы, «пацификации» и сожжении деревень.
К сожалению, материалы этого суда не сохранились. 12 апреля 1948 года Серафиновича исключили из Польского корпуса, но через десять дней, 22 апреля, была написана записка, где отмечалось, что судом его преследование отложено до демобилизации из связи с присоединением к Польскому корпусу… На этом странном моменте расследование его деятельности во время войны, кажется, прекратилось.
Белорусская эмиграция
Офицеры Польского корпуса отмечали активное участие Серафиновича в белорусском национальном движении в Лондоне. Они знали, что он переписывался с «перемещенными лицами» в Германии, а в полку вокруг него группировались белорусы. Этой информацией они делились с Министерством внутренних дел, так как в деле Серафиновича имеется рукописная запись за декабрь 1947 года, «связанная с белорусским освободительным движением».
Серафинович поддерживал общение с Радославом Островским, перебравшимся, как и он, в Лондон. Советская пропаганда утверждала, что Серафинович во время войны был правой рукой Островского, будто бы глава БЦР спрашивал у него «экспертное» мнение по военным делам и по вопросам насильственного онемечивания Беларуси.
По данным польских спецслужб, Серафинович руководил Христианским объединением белорусских работников (ХОБР), которое включало в себя сторонников Белорусской центральной рады Радослава Островского. Когда из Западной Германии приехал сам Островский, то Серафинович немного притих. ХОБРом интересовались британские и американские спецслужбы, а Серафинович был для них фактически информатором.
В 1951 году в СССР из Лондона вернулся белорус Иван Ляхов, его тщательно допросили. Из этих допросов известно, что он был членом ХОБРа и назвал заместителем руководителя организации, Бориса Суравого, Симона Серафиновича. Серафинович, по его словам, работал в Лондоне рабочим на стройках.
Британские спецслужбы, в частности Mi-5 и Mi-6, пристально следили за деятельностью белорусской организации. Сам же Островский стремился наладить связь с британской и американской разведками.
Когда в 1990-е годы расследовалось дело Серафиновича, то полиции было отказано в доступе к файлам Mi-6, так как, по-видимому, многие белорусские эмигранты были склонены к сотрудничеству с британскими спецслужбами.
Близкая опасность
После войны ощущался такой острый недостаток рабочей силы в Великобритании, что лейбористское правительство сознательно разрешило остаться в стране сотням тысяч иностранных рабочих, о прошлом которых было мало что известно. Только со временем у властей Британии дошли руки, чтобы провести проверку этих людей, которая длилась с 1950 по 1952 годы.
Но ресурсов не хватало, и проверка превратилась в формальность. Во-первых, офицерам миграционной службы не объяснили, что спецслужбы хотят выявить, во-вторых, офицеры работали в плохих условиях по 12 часов в день, имея ежедневно по 30 интервью, на которые отводилось только полчаса. За это время офицер должен был отнести человека к одной из двух категорий — «не представляет интереса для безопасности» или к категории «особого рассмотрения».
На вопросы «были ли вы членом Ваффен СС или какой-либо нацистской организации?» эмигранты отвечали «нет» — и на этом вся проверка заканчивалась.
Серафинович прошел такую «проверку» 2 июня 1951 года. Он заявил, что был в белорусской полиции под оккупацией, а после в белорусской армии воевал с русскими.
«Возвращаться на родину, пока она оккупирована русскими или поляками, он не имеет желания: стоит на обычной для белорусов позиции — против всех! Не представляет интереса для безопасности»,
— записано о нем.
В 1982 году появилась новая возможность привлечь Серафиновича к ответственности, когда Управление специальных расследований Министерства юстиции США расследовало дело Владимира Волчека, бывшего шуцмана из Мира.
Американцы обратились к британским властям, чтобы привлечь Серафиновича как свидетеля по делу, но после большой задержки они получили ответ, что полиция не отыскала никого с таким именем в Великобритании.
Новое преследование
Благодаря тщательным расследованиям британских историков, в 1990-е годы удалось обнаружить, что более сорока шуцманов из Мирского района эмигрировали в Британию после войны и по крайней мере половина из них все еще оставалась в живых.
Но когда было установлено, что Серафинович до сих пор живет в Лондоне, расследование переключилось с подчиненных на их руководителя.
До 1991 года привлечь к ответственности Серафиновича, который успел натурализоваться в Великобритании, было достаточно сложно. Это стало возможным только с принятием Акта о военных преступлениях 1991 года. Инициатором принятия акта была правящая Консервативная партия. Этому предшествовало требование премьер-министра Маргарет Тэтчер расследовать, есть ли в Великобритании среди эмигрантов 1940-1950-х годов нацистские преступники. Она заявила, что ее страна не «банановая республика», где преступники могут жить безнаказанно.
Принятый акт позволял привлекать к уголовной ответственности натурализованных подданных Великобритании, во времена войны сотрудничавших с нацистами и совершавших военные преступления. У страны не было законодательных мер, чтобы проводить экстрадицию в страны, где этим людям предъявлялись обвинения, акт же позволял судить их в Великобритании.
Поскольку до начала Второй мировой войны страны Балтии и Польская Республика были независимыми государствами, то тех, кто родился на их территории и после войны оказался на Западе, Советскому Союзу не выдавали. Это касалось и тех белорусов, что происходили из Западной Беларуси. На Западе небезосновательно полагали, что только за факт нахождения под немецкой оккупацией этим людям может грозить тюремное заключение. Но это же позволяло многим военным преступникам избежать преследования.
Оказалось, что убедительные показания свидетелей против Серафиновича уже были озвучены ранее в ходе расследования военных преступлений в Западной Германии, США, Израиле и Австралии. Доказательства также были обнаружены в архивах британских ведомств и спецслужб.
Так, в 1967 году свидетель Доу Резник, которого в рамках одного из дел допросила израильская полиция, вспомнил о Серафиновиче и его участии в уничтожении от 1500 до 1800 евреев 9 ноября 1941 года в Мире, в том числе в расстреле 16-летнего сына Резника и его друга Арона Рудицкого с женой и двумя детьми.
Одним из источников обвинений стали также расследования, проведенные советской Чрезвычайной государственной комиссией в апреле 1945 года.
В 1993 году были допрошены Константин Окунь и Иван Мазурок, которых ранее подозревали в резне, устроенной в деревне Лядки Кореличского района. Окунь ничего не сказал, но Мазурок подтвердил, что их командиром был Серафинович.
Допрошен был и Иосиф Гарькавый, переживший уничтожение 600 евреев в Турце, среди которых были его жена и дети. Гарькавый знал Серафиновича до войны и сообщил, что тот помогал немцам выбирать, кого из евреев убить, а кого направить в лагерь в Новом Свержене.
Были изучены материалы суда над шуцманом Константином Носом, арестованным НКВД в 1944 году. Свидетели, некоторые из которых были знакомы до войны с Серафиновичем, заявляли, что он руководил всем — «обучением, походами и боями, арестами и расстрелами, грабежом».
В июне 1993 года у полиции было достаточно оснований, чтобы допросить Серафиновича. В доме 82-летнего белоруса провели обыск. Он давал показания на ломаном английском языке, уточняя по-русски через переводчика. Несмотря на возраст, он отказывался от предложений попить чего-то или сделать перерыв.
«Мне очень приятно сидеть здесь, разговаривать с вами и рассказывать вам правду», — заявлял Серафинович.
Он признал, что был в шуцманшафте в Турце и Мире во время карательных акций против еврейского населения, но утверждал, что все убийства были совершены немцами.
Полиция: Как к вам относились в Турце?
Серафинович: Очень хорошо, в том числе некоторые евреи.
П.: Когда вы выехали из Турца, там не осталось ни одного еврея, потому что все были расстреляны. Вы расстреляли Хаймовича [заведующего мельницей].
С. Это неправда. Это ложь.
Свое присоединение к охранной полиции в 1941 году он объяснил следующим образом:
«Бандиты (так он называл просоветских партизан. — НН) убили моего лучшего друга. Это было начало. Через шесть дней после вторжения я пошел к немцам просить защиты и тогда вооружился. Местные жители, включая евреев, знали, что я был в (польской) армии, и меня попросили организовать добровольческий отряд обороны. Его составили люди, родственники которых были высланы большевиками».
Серафинович, очевидно, ненавидел советские власти и не скрывал этого от британской полиции.
«Сельсовет мог произвольно решать, кого сажать в тюрьму. Однажды зимой 1939-1940 г. полиция пришла на мельницу (в Вобрине, где он был руководителем. — НН) и обвинила хозяина мельницы в загрязнении муки. Меня арестовали и вместе со всей семьей жены, ее родителями, двумя сестрами и двумя братьями приказали выслать в (в оригинале Wolodna, возможно в Вологду. — НН) центральную Россию. Когда поезд уже отходил, меня отпустили, так как жена Ядвига болела. Остальные члены ее семьи были депортированы. Ее родители не выжили».
«Я всегда считал себя уроженцем Беларуси, которая, на мой взгляд, отдельная страна. Правда, на протяжении многих лет моя страна была оккупирована разными другими странами, но я чувствую себя всегда белорусом со своим языком и национальностью».
Но то, что руководил шуцманшафтом, Серафинович по совету адвокатов отказывался признавать. Он упорно утверждал, что в Мире никогда не надевал немецкой формы, так как считал это неуместным и форма часто не подходила по размеру, а также что ему не платили за службу. Это, правда, легко оспаривалось снимками в форме, показаниями свидетелей и немецкими документами.
Когда Серафиновичу показали документ о награждении его за отвагу в июле 1943 года, то он заявил, что эту награду получил за спасение сотни жителей деревни Синявская Слобода, где не позволил немцам расстрелять сельчан.
Это выглядело очень странно: зачем немцам награждать белоруса за спасение сельчан от самих же немцев?
Но адвокаты Серафиновича, которые в 1996 году посетили Беларусь, записали, что «в деревне Синявская Слобода все говорят, что Серафинович спас их от расстрела летом 1942 года».
Обвинение не возражало этому, а наоборот, использовало против Серафиновича, заявив, что он мог спасать людей, так как «имел власть над жизнью и смертью», а значит не был простым прислужником у немцев.
Ключевым свидетелем обвинения стал немецкий переводчик Освальд Руфайзен, чья биография достойна экранизации.
Он бежал из Вильнюса в Мир, где сумел скрыть свою национальность и найти работу в полиции, помогая еврейскому сопротивлению в местечке. Благодаря его усилиям были спасены сотни жизней. Когда все вскрылось и он признался, что еврей, немецкий жандарм Гайн, который хорошо к нему относился, дал ему сбежать. На этом история Руфайзена не закончилась — он не только принял католичество, но стал монахом-кармелитом. Из-за этого израильский суд откажет ему, еврею и жертве Холокоста, в репатриации в Израиль.
Руфайзен работал у Серафиновича и даже несколько месяцев квартировал в его доме по Виленской улице. Возможно, полицейский подозревал, что Руфайзен был евреем, но спрятал это от немцев, потому что он был полезным переводчиком.
Руфайзен дал исчерпывающие показания на Серафиновича по многим акциям, в которых тот принимал участие, так как сам присутствовал на большинстве из них.
Он охарактеризовал начальника белорусской полиции как человека, который не был особенным уже там антисемитом, а просто думал, что немцы победят, и надеялся сделать карьеру.
Но Руфайзен не был непосредственным свидетелем убийств 9 ноября в Мире. Участие в убийстве около 1500 евреев в тот день подтвердили показания четырех других свидетелей, среди которых и Регина Бедынская, видевшая расстрел на бойне.
Во время послевоенного расследования Бедынская рассказала, что после расстрела спустилась к колодцу набрать воды. Она увидела четырех взрослых евреев с ребенком, которые по переулку бежали к полю. В то же время на улице стояли начальник местной полиции Серафинович и трое полицейских с винтовками.
Серафинович повернулся, прицелился и открыл огонь по евреям, которые пытались убежать. Выстрелом он ранил еврейку, которая упала на своего ребенка. Ребенок выполз из-под женщины и закричал: «Мама, вставай, мама, вставай». Однако женщина не шевелилась.
Британской полиции Симон Серафинович признался, что в тот день действительно был в Мире, но утверждал, что пытался помочь евреям: «Я делал все возможное, чтобы спасти этих людей… Я ни в кого не стрелял. Никаких приказов стрелять я не отдавал».
К весне 1995 года против Серафиновича были собраны существенные доказательства, чтобы предъявить ему обвинения. Но дополнительные проверки и скептицизм прокурора в том, что возможно привлечь карателя к ответственности через столько лет, затянули дело.
Суд над карателем
После определенных колебаний прокурор наконец в июле 1995 года предъявил Серафиновичу обвинение. 12 июля он был арестован и обвинен в четырех убийствах.
На тот момент Серафиновичу было 84 года, и он считался достаточно здоровым как физически, так и психически, чтобы предстать перед судом.
Суд начался в январе 1996 года в мировом суде графства Суррей в Доркинге, но 15 апреля дело было передано в Олд-Бейли, Центральный уголовный суд страны. Одно из обвинений было снято, так как не соответствовало процессуальным критериям.
Но уже в январе 1997 года судебное преследование было официально прекращено, так как у 86-летнего подсудимого была выявлена болезнь Альцгеймера. Для обвинения то, что Серафинович попытается избежать наказания из-за невозможности быть осужденным по состоянию здоровья, стало неприятной неожиданностью.
В любом случае, весьма вероятно, что даже без этого обстоятельства Серафинович вряд ли бы дождался обвинительного приговора — он умер всего через полгода, в августе 1997 года.
Симон Серафинович стал первым человеком в Великобритании, которого попытались привлечь к ответственности после принятия Акта о военных преступлениях 1991 года, но он сумел избежать приговора.
Не дождался суда и Станислав Хржановский, причастный к уничтожению 25 тысяч человек в Слонимском гетто. Единственным привлеченным к ответственности в Великобритании военным преступником стал Андрей Савонюк, который с особым энтузиазмом истреблял евреев в родном Домачево под Брестом и был приговорен в 1999 году к двум пожизненным срокам.
История этих карателей в Великобритании интересна и с позиции того, что сегодня происходит в Беларуси. Она показывает, что, участвуя в преступлениях против собственного народа, карателям впоследствии не удастся надежно скрыться от правосудия и оправдаться тем, что просто выполняли чей-то приказ.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии
Што тычыцца Астроўскага, ён менавіта, што калабарант і саўдзельнік злачынстваў. Гэта не Захарка, які адмовіўся ад усялякае супрацы з нацыстамі. І не Езавітаў з Дзямідавым, якія толькі выкарыстоўвалі нямецкую зброю
Или зачем тогда держать засекреченными архивы?
Ведь палачи тех репрессий давно умерли,значит жертв коммунистической оккупации гараздо больше чем нацисткой.