«Коммунистов здесь не любили». Книга о послевоенном антисоветском сопротивлении в Западной Беларуси
В книге «Забіць упалмінзага» Дмитрий Бартосик собрал истории сопротивления коллективизации и советской власти в тогдашней Молодечненской области, рассказывает Зося Луговая.
«Забіць упалмінзага» — третья часть «Падарожжаў свабоды». Две предыдущие — «Быў у пана верабейка гаварушчы» и «Клініка кітайскага дантыста» — вышли в 2016 и 2018 годах.
На этот раз Бартосику попала папка с архивными документами от историка Михася Чернявского. По мнению последнего, эти документы должны были исчезнуть в закрытых архивах КГБ, но по какой-то причине оказались в обычном районном архиве, где историк их случайно нашел. Однако не успел их опубликовать, что сильно его расстраивало: «Это бомба! И я не успел ее взорвать!» Дмитрий Бартосик завершил это дело.
Кто такой уполминзаг? Честно говоря, страшный человек. Определенно страшнее других советских должностей, таких как комсорг или замполит. Уполминзаг — уполномоченный «Министерства заготовок», «тот, кто, по сути, грабил крестьянские семьи в самые голодные времена».
Далеко не все жители Западной Беларуси стремились в колхозы. Но масштаб этого сопротивления мало кто представляет, потому что об этом не пишут в учебниках истории, нигде публично не говорят. Хотя это было осознанное сопротивление хозяев, которые защищали свое имущество.
Дмитрий Бартосик на конкретных примерах показывает, что и как происходило с конца 40-х до конца 50-х годов в Молодечненской области.
Область была образована в 1944 году (преемница Вилейской области, созданной в 1939 году буквально на несколько месяцев) и ликвидирована в 1960 году.
«Не хотели вступать. Землю забрали, лошадей забрали, все забрали. Мы не сдавались, как могли. Раньше — о! Как держались! Земля — это же земля! Мой отец имел волоку земли. Богатырь какой был! Земля… Поэтому и не сдавались», — коротко, но емко объяснила автору то, что происходило, 90-летняя госпожа Ядвига из деревни Слободка Островецкого района.
И сразу же хочется процитировать воспоминания с другой стороны — бывшего руководителя сморгонского райфинотдела, 95-летнего Константина Пецко, который работал в Молодечненском обкоме перед самой ликвидацией области:
«Опасные были люди. Особенно сопротивлялись коллективизации. Коллективизация шла очень сложно. Часть уехала в Польшу, часть осталась здесь… Было ли страшно? Были правила передвижения госслужащих. Обязательное сопровождение двенадцати-пятнадцати человек, военнослужащих внутренних войск. Это для тех, кто приезжали из области. Люди штатные! Люди охранные! Тут рисковал каждый, кто приезжал из Минска».
Самому Пецко полагался только один охранник.
Дмитрий Бартосик собрал под одной обложкой очень разные истории из сотни судебных дел, которые попали ему в руки. В основном они касались статей о бандитизме и помощи бандитам, но не только. Здесь есть и сопротивление тех, кого обманули, не дав собрать последний урожай с их собственной земли, которая должна была отойти колхозу. Или осознанная неуплата налогов, потому что иначе семья будет голодать. А есть и почти шекспировские страсти: например, попытка через донос избавиться от соперника или отправить в Сибирь жену любовника.
Вот, например, дело Бронислава Скипара, которому дали 6 лет за неуплату налогов и который из тюрьмы уже не вернулся. На старой фотографии Бронислав выглядит очень импозантно: худощавый, в ладном пиджаке и белой рубашке, с ухоженными усами, с пронзительным и немного тревожным взглядом. У Бронислава было шестеро детей, и младшая дочь, Янина, 1930 года рождения, сама рассказала автору о своем отце.
«Папа, когда судили, говорил: «Если я заплачу налог, жена и дети будут голодать. Я не могу его заплатить». А ему: «Кулацкая морда!»
Бронислав Скипар сидел в тюрьме в Орше, отказывался от передач и просил жену только заботиться о детях. «Отец писал в письмах: «Никаких посылок. Ничего. Я ничего есть не буду. Умру голодной смертью. Кормите детей, чтобы дети были сытыми». Так и получилось».
Дмитрий Бартосик отмечает, что собеседники далеко не всегда сразу соглашались на разговор. А если соглашались, то говорили осторожно — так, чтобы не выдать своего истинного отношения, даже сейчас, спустя столько лет.
«Были здесь бандиты и приходили. Потом они погибли. В Яшковичах их разоблачили. Основал их некий Радюк из Среднего Села. Основал эту банду. Только тогда арестовывали, когда убьет коммуниста. А так не трогали. Коммунистов здесь не очень любили», — говорит старожилка деревни Папки госпожа Здислава.
Сквозная тема книги — хутора и природа хуторского человека. Такой человек привык жить своим трудом и своим умом, он от рождения независим. Молодые люди, которые не соглашались с советским строем, чувствовали его несправедливость, уходили в леса.
«Весь Виленский край — он был самый хуторской. И уничтожены они были при Брежневе. Потому что власти дождались, пока старики умрут, молодые уедут… Хутор — это свобода… Ликвидация хуторов — это была ликвидация базы снабжения возможных повстанцев».
Но на что надеялись эти люди в лесу? На это дает ответ один из собеседников Дмитрия Бартосика:
«В Западной Беларуси ждали высадки американского десанта. И если бы Америка вмешалась, я честно скажу, вся бы Западная Беларусь, Литва, Западная Украина вспыхнули. Сорок девятый год. Тогда, когда создавали колхозы. Что значит отобрать землю? Ты представляешь? Все бы вспыхнуло! И все ждали!.. «Зеленых» тогда в лесу было много. И дураками они не были. Надеяться справиться с такой махиной, как Советская Армия! Они не были дураками. На что они рассчитывали? На западную помощь рассчитывали!»
Но надежда на Америку была напрасной. Рано или поздно «лесные» люди погибали или попадали в неволю. И это были не только вооруженные партизаны, но и те, кто им помогал: принимал в своих домах, кормил, лечил. Потому что часто лесные ребята были сыновьями, племянниками, родственниками, соседями. За то, что «не донесли», в ссылки отправлялись молодые матери, вдовы, девушки, младшие братья или уже немолодые родители.
При этом даже в новообразованных деревнях люди продолжали внутренне сопротивляться новому, чуждому им укладу жизни. Например, через жизнь «по польскому времени». Бартосик цитирует своего друга Змитрия:
«Мне было непонятно, почему дед говорил «уже двенадцатая сейчас», когда часы показывали два часа дня. И не только у нас так. В деревне было два человека, у которых даже при Брежневе часы шли на два часа назад. По Варшаве. И это не было демонстрацией какой-то польскости. Это была фронда. Неприятие всего советского».
От предыдущих книг автора эту отличает, как мне показалось, большее количество его собственных воспоминаний. На них порой спотыкаешься, вынужденно возвращаешься к началу главы, чтобы вспомнить суть дела и его участников. С другой стороны, в этой книге столько человеческой боли, что иногда ее необходимо разбавить — чтобы были силы читать дальше. Возможно, авторская язвительная ирония как раз поможет кому-то не отложить книгу в сторону.
Подытоживая свою работу, Бартосик говорит о чрезвычайном масштабе послевоенного сопротивления. Действительно, это было сложное, мрачное время, где героев было меньше, чем жертв, и было пролито немало ненужной крови. Но были и в то время честные души и достойные поступки.
А в конце процитирую слова автора, которыми он начинает книгу:
«…не каждый человек способен на поступок. Но каждый поступок заслуживает памяти. Тем более совершенный как акт свободы в несвободное время. И платой за него стала сама жизнь. Даже безымянный герой продолжает жить, если помнится его поступок».
Зміцер Бартосік. Забіць упалмінзага. Беласток: Фонд «Kamunikat.org», 2024
Комментарии