Когда я начал исследование своей родословной, я был уверен, что моя фамилия — Дрозд — происходит от названия известного сейчас всей Беларуси населённого пункта «Дрозды» — посёлка, где когда-то родились я, мой отец, мой дед, а сейчас находится резиденция президента… Был я убеждён и в том, что эта деревня существовала издавна. Каково ж было моё удивление, когда ни в одном из дореволюционных географических справочников и на картах я не нашёл этого населённого пункта! Понадобилось несколько лет поисков, чтобы история появления моих предков на окраине Минска и последующее появление посёлка Дрозды предстала во всей полноте.
Владельцы Дроздов. В центре сидит Анна Францевна Бортновская-Ярошевич, жена Григория Павловича Дрозда. Стоят слева направо: их дочь Мария Дрозд (по мужу Суша), зять Винцент Челедянский (ездил в Архангельск забирать выживших), сын Николай Дрозд (расстрелян в 1938), справа сидит дочь Ольга Дрозд (по мужу Манкевич). Фото сделано в Дроздах в 1926 году, за три года до раскулачивания.
История успеха крестьянской семьи
Самые древние мои предки из тех, кого удалось отыскать, жили в деревне Заречье на берегу реки Свислочь — теперь это берег «Минского моря», неподалеку от дамбы. Впервые эта деревня упоминается в документах — не верится! — в 1557 году, т.е. ей уже почти 460 лет! А первое известное мне упоминание моих прямых предков — это 1752 год (264 года назад!), когда в метрической книге Тарасовской униатской церкви были записаны Максимилиан и Констанция Дроздовские. Именно так (правда, дважды упоминается и вариант Дроздовичи) они именовались в разных документах во времена Великого Княжества Литовского. Фамилия «Дрозд» появилась впервые только в ревизских сказках в 1795 году после российской оккупации, но ещё долго в метрических книгах встречались оба варианта, пока она не зафиксировалась окончательно в свой «обрезанной» версии.
Дрозды были обычной крестьянской семьёй, крепостными и повидали многих хозяев. Были ими сначала помещики Володковичи, которыми семья была продана минскому судье Казимиру Пиетуху. Потом какое-то время за его долги Дрозды были у униатского священника Минской Воскресенской церкви Петра Ситкевича, потом вернулись к дочери Пиетуха — Нифме Бронцовой.
В 1861 году мои предки получили свободу от крепостной зависимости и начали работать на себя, а работать они умели. Уже через несколько лет их бывшая хозяйка брала у Дроздов деньги в долг — и суммы были немалые. Так, 15 марта 1868 года она взяла у них под залог своего имения Ярково (на юго-западе от Минска) 400 рублей.
Постепенно Дрозды стали скупать у бывших помещиков участки земли, зарабатывать, богатеть, вкладывать деньги в новые земли. Так что богатство не свалилось на них с небес — а было заработано кровью и потом.
К счастью, у моих дальних родственников, несмотря на все переезды, войны, раскулачивание, чудом сохранились две купчие крепости на земли, ставшие впоследствии «Дроздами».
15 марта 1892 года мой прапрапрадед Павел Алексеевич Дрозд купил у помещика Виктора Рудольфовича Хелховского (наследника минского воеводы Адама Хмары) колонизационный, т.е. освобождённый от леса и совсем необжитой, участок земли по правую сторону когда-то основной, ведущей из Минска в в Вильну, трассы — Виленской почтовой дороги. 43 десятины земли обошлись моему предку в приличную по тем временам сумму 1000 рублей серебром. Описаны в купчей и границы земли: с одной стороны Виленская дорога, с другой — земля крестьянина Мартина Гермолкевича, с третьей — Архиерейского дома и Бирюкевича (или Бирюковича), с четвёртой — дворянина Лопушинского.
Земля Бирюкевича и стала следующим приобретением Павла Дрозда — 9 сентября 1893 года коллежский секретарь Василий Иванович Бирюкович продал моему предку за 303 рубля серебром участок (точнее, фольварок) «под названием Мигуранка или Дуды», с усадьбой, строениями, пахотной и сенокосной землёй — всего 10 десятин.
Мигуранка-Дуды был уже давно обжитым участком на берегу реки Свислочь, первое упоминание о котором относится к концу XVIII века. Тогда, если верить, документу, заключённому в минском магистрате (а относиться к таковым приходится с определённой подозрительностью, так как из-за большого количества подделок потребовалась целая следственная комиссия, чтобы хоть как-то разобраться с фальшивками, вклеенными в магистратские актовые книги), в 1791 году жена лавника Радошкович Екатерина из Анашкевичей Бильдзюкевичева от господ Чернявских приобрела «между другими вещами землю, ныне уже заросшую сосновыми деревьями, вблизи города Минска за Перекалем». Правда, очень скоро, 28 декабря 1800 года она продала участок земли в границах: «идя с Перекаля к реке узкою дорожкою, с другой стороны, не доходя до сей реки, от дорожки влево до сенокосного луга, граничит болото, Гузовкою называемое, и подвалок, а с третьей стороны Мигурянкою и Крутым Берегом над рекою Свислочью» под названием Три Нивы Карлу Петрашкевичу за 450 польских злотых.
В 1805 году Петрашкевич прикупил у дворянина Франца Швановского и сенокосный луг над Свислочью, названный Мигуранка. Здесь и был построен фольварок, который от Карла перешёл к его детям Адаму и Катерине Петрашкевичам. 17.04.1851 брат и сестра совершили раздельную запись, по которой фольварок достался Екатерине, позже вышедшей замуж за поручика Калистрата Плавского. Участок этот был предметом неоднократных споров о границах, в связи с порубленным лесом, с соседями Хмарой и Бильманом, но, в конце концов, так и остался у вдовы Плавской уже под двойным названием Мигуранка-Дуды (писали также: «Мигуранка или Дуды»). В марте 1885 года эту землю приобрёл с торгов в Минском губернском правлении Бирюкович, который и продал фольварок Павлу Дрозду.
Эти 53 десятины (колонизационный участок + фольварок Мигуранка-Дуды) и стали основой будущих «Дроздов», т.е. именно мои предки дали название этой земле, а не наоборот. Но это название приживалось постепенно, и ещё в переписи 1926 года место, где жили мои Дрозды, называется сложно — хутор Дуды-Дрозды-Хмаринская пасека. На советской же карте 1930-х годов присутствует уже только название Дрозды.
Минский курорт
Земля эта находилась у самой границы Минска — и в 1911 году она уже имела все шансы попасть в городскую черту. Сохранившаяся в Национальном историческом архиве карта показывает, что какое-то время не было решения по этому вопросу — и участок земли крестьянина Павла Дрозда прилагается к этой карте, как аппликация, в виде маленького треугольника. Но тогда граница города так и прошла по границе земли Дрозда, оставив его владения в Сёмково-Городецкой волости Минского уезда. В черту Минска посёлок Дрозды был включён лишь в 1978 году, но к этому времени потомкам Павла Дрозда пришлось вынести ещё не одно испытание.
До революции и недолгое время после неё мои предки успешно использовали выгодное расположение «Дроздов» и не превращали их в сельские угодья, хотя, конечно, занимались привычным сельским хозяйством: сеяли, держали скот, ловили рыбу, охотились, косили свои сенокосы — т.е. обеспечивали себя почти всем необходимым. Дрозды построили на этой земле домики, которые сдавали богатым минчанам под дачи на лето (похожий дачный посёлок был в Кальваришках — ближе к современному «Комсомольскому озеру» — у помещицы Массальской). Дело это было выгодное, что позволяло семье богатеть, приобретать значительный вес в округе и даже выдавать своих сыновей за дочерей дворян. Но после революции эта успешность обернулась трагедией.
Сам Павел Дрозд, к счастью, не дожил до этих чёрных дней. Он умер, прожив 62 года, ещё в 1898 году и похоронен на кладбище в деревне Крупцы, что ныне находится на проспекте Победителей, рядом с Институтом физкультуры. Павел оставил после себя троих сыновей: Романа (у которого было не менее 5 детей), Григория (до совершеннолетия дожили 6 детей) и Василия (не оставил потомков), а также дочь Варвару Семижон (5 детей). Григорий Павлович Дрозд (при рождении в 1863 году был записан ещё как Дроздовский) в 1894 году женился на Анне — дочери дворян Франца и Варвары из Лукомских Бартновских-Ярошевичей, живших здесь же, недалеко от деревни Зацень.
Донос и высылка в архангельские леса
За эти дачи — или, как тогда это было названо, «нетрудовые доходы», семьи потомков Павла Дрозда были обложены дополнительным индивидуальным налогом. Газета «Рабочий» (которая потом стала «Советской Белоруссией») в номере № 229 (654) 6 октября 1929 года напечатала фактически расстрельную статью «Помещичье гнездо — в 4-х верстах от Минска». Приведём полностью этот публичный донос:
«В центре Советской Белоруссии, в четырёх верстах от города Минска, под боком у Комхоза (Коммунальное хозяйство), Окрфо (окружной финансовый отдел) и проч. органов есть имение Дрозды. Летом — здесь главный белорусский «курорт».
В течение вот уже 11 месяцев хозяева имения, граждане Дрозды, сохраняют своё владение. Они сдают дачи, где отдыхают советские служащие. Среди последних есть — увы! — и работники Комхоза…
Дачи растут. Строятся флигеля. Возводятся дома. До революции Дрозды имели несколько десятков десятин пахотной земли и массив соснового леса. Земля и теперь осталась у Дроздов. Лес, хотя и перешёл в ведение земорганов, но пользуются им Дрозды. Дрозды эксплоатируют бедноту, которая обрабатывает их землю. Не говоря о доходе, который приносят дачи, Дрозды ещё крупно спекулируют. Торгуют маслом, молоком, фруктами. В общем «снабжают» дачников полностью.
Подоходный налог, который платят Дрозды, ничтожен. Дрозд В. индивидуально обложен лишь на 140 руб., в то время, как с одних только дач он имеет несколько тысяч руб. в сезон.
Почему Комхоз не муниципализировал эти строения, как он муниципализировал такие же строения в Веселовке? Ведь в Дроздах можно было оборудовать великолепный Дом отдыха!
«Куриную слепоту» Комхоза нужно срочно излечить».
Подписался доносчик всего одной буквой Н. — что, вряд ли, нам оставляет надежду когда-то узнать его настоящее имя.
Было всё так и не так одновременно — чтоб ложь была убедительной она должна включать фрагменты правды.
Безусловно, 53 десятины — это приличный кусок земли, да ещё в хорошем месте. Но ведь у Павла было четверо детей, которым в эти года было уже по 55—60 лет! Они и разделили эту землю между собой. А у них в свою очередь было не менее 15 детей, некоторые из которых уже приближались к 25—30-летию и уже имели своих детей. Да ещё и сам доносчик пишет, что у Дроздов уже забрали их лес. Очевидно, что называть всё это «помещичьим гнездом» — явная ложь. Осведомитель пишет о налогах, которые платит Василий Дрозд, но почему-то умалчивает, что эти, на самом деле, немалые налоги платят все Дрозды, а не только он. Так по сохранившимся данным за 1926 год Дрозды были самыми крупными налогоплательщиками всего Озерище-Слепянского сельсовета и платили: Роман — 340, Василий — 225, Григорий — 80, Константин — 25 рублей, в то время, когда другой самый крупный плательщик Брилевский платил всего 75 рублей, а большинство остальных по 10—20 рублей.
В 1930 году семья Дроздов была раскулачена и выслана в Северный край. Повезло только тем, кто на этот момент уже жили отдельно от родителей.
В справках о выселении сохранился перечень, изъятого у них имущества. У Романа были конфискованы: «домов 3, хлебных сараев 2, погреб 1, ледник 1, свирень 1, молатарня 1, арфа [бел. веялка] 1, сечкарня 1, плуг 1, борона 1, пахоты 6,25 га, сенокоса 1,5 га, лошадей 2, коров 1, телят 1, свиней 2». У Григория: «домов 2, хлебных сараев 1, скотный сарай 1, амбар 1, ледников 2, погреб 1, молтарня 1, арфа 1, сечкарня 1, плуг 1, борона 1, пахоты 4 га, сенокоса 1,5 га, леса 1 га, лошадей 1, коров 1, свиней 1».
Можно только предположить, в каких тяжелейших условиях оказались уже пожилые люди с большими семьями. Наверно, три даты скажут об этом лучше любых описаний: 28.05.1931 умер Василий Дрозд, 17.06.1931 — Григорий Дрозд, 7.11.1931 — Ксения Емельяновна — жена Романа Дрозда. Это только те смерти, о которых остались документальные свидетельства: три потери за полгода. От гибели остальных стариков спасло только то, что огромная смертность вызвала у самих палачей некие приступы человечности, а, может, что скорее, статистика смертности оказалась неприемлемой и портила другие показатели успехов коллективизации.
Оставшимся в Беларуси родственникам разрешили забрать своих пожилых родителей домой.
Вернуться повезло похоронившим своих супругов жене Григория Анне и Роману Дроздам. Их родственникам пришлось лично приехать в Архангельские леса, чтоб забрать своих близких.
Три «польских шпиона»
Но был и другой способ вернуться домой: побег. Побеги из этих адских условий приобрели массовый характер, так как люди жили не в охраняемых лагерях, а в населённых пунктах, часто вообще в лесах, в выстроенных ими самими бараках. Сын Григория Николай сбежал из ссылки и скрывался где-то у родственников, пока не спала волна борьбы с кулаками. Но, к сожалению, судьба его была не менее трагична: в 1938 году Николая Дрозда расстреляли как «агента польской разведки». В архиве КГБ по его делу сохранилось мало документов — практически ничего. Как пояснил хранитель, большая часть дела, где были протоколы допросов, погибла при эвакуации во время войны. А эти справки — единственное, что удалось сохранить:
«Дрозд Николай Григорьевич. Родился в 1902 г., х. Дрозды Минского р-на БССР; белорус; образование начальное; санитар, 2-я советская больница. Проживал: Минская обл., Минск. Арестован в 1938 г. Приговорен: Комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР 25 мая 1938 г., обв.: 68 УК БССР — агент польской разведки. Приговор: ВМН (высшая мера наказания). Расстрелян 4 июля 1938 г. Место захоронения — г. Минск. Реабилитирован 28 апреля 1989 г. Прокуратура БВО».
Конечно, никаким польским шпионом он не был. На допросе, судя по всему под пытками, дал показания:
«Завербован в 1930 г. агентом польской разведки Дрозд Василием Павловичем. По шпионской работе до 1935 года был связан с агентом польской разведки Дрозд Романом, которому систематически передавал шпионские материалы о расположении ряда военных городков вблизи Минска, об их вооружении и сведения о состоянии и работе Минских заводов Молотова и Пролетарий и сведения о настроениях рабочих».
И это притом, что все Дрозды были в 1930 году высланы в Северный край и уж никак не могли шпионить за минскими военными городками.
Очевидно, что Николай назвал тех, кому уже никак не мог навредить, так как Василий Дрозд умер в ссылке ещё в 1931 году, а названный им Роман Дрозд, которому Николай якобы передавал сведения аж до 1935 года… умер после возвращения из ссылки в 1934 году.
Кроме того, в справке были сведения, что Николай, «белорус, из крестьян-кулаков, в 1930 г. вместе со всей семьёй был раскулачен, выслан и в том же году бежал из ссылки…».
Скорее всего, Николай Дрозд лежит в Куропатах — без могилы, без креста. Ему было только 36 лет. В 1989-м его реабилитировали.
«В силу антисоветских убеждений прихода немцев были очень рады»
После десятилетий пропаганды о том, что «все как один встали на борьбу за советскую родину», с трудом воспринимаются сведения о том, что многие белорусы связывали с приходом немцев надежды на освобождение от бесчеловечной власти большевиков. Но, если ознакомиться хотя бы с историей моей семьи — когда обыкновенные крестьяне, всего добившиеся своим трудом, с приходом большевиков потеряли всё: землю, дома, свободу, родину и даже жизни, то можно, хотя бы, задуматься: было ли у этих людей хоть малейшее основание любить эту власть? Тем более, хотеть отдать за неё свою жизнь? Вряд ли. Другое дело, что и оккупанты под красивыми лозунгами скрывали совсем иные цели, и миллионы советских граждан оказались между двумя кровавыми режимами, каждый из которых ни в грош не ставил человеческую жизнь.
Уже после войны в 1948 году была арестована Анна Иосифовна Никонова (ей было тогда 27 лет) — правнучка Павла Дрозда.
Её обвинили по расстрельной статье 58-1а («Измена родине, т. е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу караются — высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок десять лет с конфискацией всего имущества»). Впрочем, несмотря на допросы её и всех односельчан, ничего, действительно преступного, не смогли доказать и осудили на 5 лет ссылки просто как «социально чуждый элемент».
Следователи так и не смогли найти никаких серьёзных преступлений Анны и других Дроздов, и она была осуждена по статье 7-35 УК РСФСР (статья 7 применялась «в отношении лиц, совершивших общественно-опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности», а ст. 35 предусматривала «удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением в других местностях» и назначалась на срок от трёх до десяти лет).
Её дело сохранилось в России в архивах ФСБ. На допросе она дала ценные сведения о настроениях семьи:
«Мои родители являются выходцами из крупной кулацкой семьи. Родители моей матери — Дрозд до революции имели крупное кулацкое хозяйство: 25 десятин земли, до 10 голов крупного рогатого скота, лошадей и проч. Мой родной дядя — Семижон Андрей при советской власти имел кулацкое хозяйство, которое в 1930 году было раскулачено. Дядя — Семижон был арестован, после чего некоторое время сидел в тюрьме, а затем был выслан с запрещением проживать по месту рождения. В силу этих обстоятельств все мои родственники были враждебно настроены по отношению советской власти. Поскольку я воспитывалась в этой антисоветской среде, я также была настроена антисоветски. В силу своих антисоветских убеждений, приходу немцев в нашу местность мы были очень рады, так как это давало возможность нашей семье вновь получить то, чего мы были лишены советской властью. Мы вновь получили возможность жить вместе всей семьёй, а от немецких властей получали ряд привилегий. С приходом немцев мой дядя Семижон возвратился из ссылки и опять стал проживать в своём доме, который у него был отобран советской властью».
С точки зрения официальной советской пропаганды, семья Дроздов должна была забыть все обиды и не просто любить советскую власть, но отдать за неё жизнь…
Впрочем, так и вышло. Сразу после освобождения Минска, внука Павла Дрозда — Андрея Семижона, которому было уже 46 лет, призвали в армию. Тогда граждан, побывавших на оккупированной территории, не особенно жалели, считая их как минимум недостойными доверия. Поэтому многие из них попали в так называемые полевые военкоматы — и фактически вынуждены были искупить кровью то, что в 1941 году «непобедимая и легендарная оказалась не в состоянии защитить своих граждан». Людей забирали на фронт абсолютно неподготовленными, часто не смотрели на их возраст и здоровье — бросали в бой как пушечное мясо. 3 апреля 1945 года, фактически за месяц до победы, в прусском городе Штольп (теперь польский город Слупск) Андрей Семижон был ранен и на следующий день умер «от шока», похоронен в городе Нойштадт (теперь польский город Вейхерово).
Дачи Совмина
После высылки и войны оставшиеся в живых Дрозды вернулись домой. Ещё до раскулачивания некоторые дети жили уже отдельно от родителей, что спасло их от высылки — в их домах и стали ютиться все остальные. От некогда богатого хозяйства почти ничего не осталось. Даже дома их разобрали и перевезли в другие места. Говорили, например, что в одном из этих домов жил председатель колхоза, а в другом — сделали клуб.
Ещё в 30-х годах на землях Дроздов был устроен пионерский лагерь, а потом эта земля отошла под дачи НКВД. Там уже после войны размещались «дачи Совмина», и жили партийные руководители, в том числе и Пётр Машеров, с которым у моей семьи были неплохие отношения. Отец моей крёстной Нины — подруги моей мамы Зои — был у него водителем. Несколько раз первый секретарь ЦК КПБ, увидев шедших из школы Нину и Зою, приказывал своему водителю подвезти их домой на правительственной машине, что сейчас, наверно, даже представить невозможно. Мой дед Владимир Константинович Дрозд, вернувшись из Германии, где служил уже после войны, долгое время работал на этих дачах.
После войны, также вернувшись из Германии, куда она была угнана вместе с отцом и братом, в Дрозды на работу приехала и моя бабушка Мария Константиновна. Предки её Синицкие, Плышевские, Мохорты были бедной белорусской застенковой шляхтой, быт которой мало отличался от крестьянского. У этих семей также были земельные владения, расположенные в деревне Загалье в Любанском (ранее — Глусском районе), неподалеку от известного партизанского острова Зыслов. Большинство из них после революции прошли через те же страдания, что и Дрозды. Семья моего прапрадеда Сильвестра Мохорта была также раскулачена и выслана в Свердловскую область, где он и похоронен.
Безжалостные времена разбросали могилы моих предков от Архангельска на севере до Ташкента на юге, куда был вынужден уехать один из Дроздов, и от Свердловска на востоке до немецкого города Золинген на западе, где похоронен погибший за несколько дней до освобождения американцами мой прадед Константин Синицкий.
Маленькая моральная победа
В Дроздах мои дед и бабушка познакомились и поженились. Здесь родился мой отец. А в 1973 году родился я. Правда, я был прописан у мамы, которая жила в Веселовке на берегу Комсомольского озера (в нескольких метрах от того места, где возведена новая резиденция Лукашенко, жили мои другие дед и бабушка Дмитрий Высоцкий и Евгения Малиновская).
После того как стали сносить Веселовку, мы получили квартиру в Минске, но ещё на протяжении нескольких лет мы часто бывали в Дроздах, где ещё жил мой дед. Вскоре и их снесли и дали квартиры в Минске. А в 1976 году плотиной на реке Свислочь, с целью технического водоснабжения и водного благоустройства Минска, там было создано водохранилище, получившее название «Дрозды».
Дрозды, современный вид. В коттеджном поселке «Вясёлкавы» живут чиновники, за Свислочью, в северо-восточном направлении, — глава государства и особо приближенные лица.
Долгое время на бывших дачах Совмина жили иностранные послы. Громкий дипломатический скандал, связанный с их выселением, произошел в июне 1998 года — и название «Дрозды» прогремело на весь мир. Тогда посольские резиденции покинули 22 дипломата. Официально причиной выселения послов Александр Лукашенко и министр иностранных дел Иван Антонович назвали необходимость срочных ремонтных работ. Послам даже угрожали «затоплением зданий канализационными нечистотами».
Лукашенко объявил комплекс «Дрозды» собственностью правительства Республики Беларусь и заявил, что размещение подразделения морских пехотинцев США в 50-ти метрах от его личной резиденции полностью исключено. Посол США в Беларуси Дэниел Спекхард дал пресс-конференцию и назвал это выселение нарушением Венской конвенции, согласно которой жилье дипломатов и территория посольств являются неприкосновенными. Текст этого документа приколотил к двери покинутого коттеджа литовский посол.
В итоге Лукашенко остался здесь полным хозяином и поселил рядом с собой своих приближенных. Сейчас эта резиденция один из самых охраняемых в Беларуси объектов, в чём легко убедиться, если вам удастся пройти вдоль ограждения.
К сожалению, в Беларуси нет законов, позволяющих хоть как-то восстановить справедливость и вернуть землю или хотя бы компенсировать ее стоимость бывшим владельцам или их потомкам. Несколько лет я провёл в поисках крупиц информации о репрессированных предках, писал в различные ведомства — и в Москву, и в Архангельск. В конце концов мне удалось одержать маленькую моральную победу. В конце 2012 года ИЦ УВД Минского облисполкома выдал мне справку в том, что «решение, вынесенное в административном порядке в 30-е годы в отношении семьи Дроздов, отменено Постановлением Верховного Совета Республики Беларусь от 6 июня 1991 года «О порядке реабилитации жертв политических репрессий 20—80 гг. в Республике Беларусь». По данному делу Дрозды реабилитированы 19 декабря 2012 года».
***
Дмитрий Дрозд — историк-архивист, автор книг «Землевладельцы Минской губернии. 1861—1900», «Землевладельцы Минской губернии 1900—1917», выпустил книгу стихов — фотоальбом «Заречье. Веды Воды». После Площади-2010 был осужден за участие в «массовых беспорядках» на три года колонии усиленного режима. Вышел на свободу в августе 2011.
