Поэтесса Антонина Хотенко: нет никакого героизма ни в том, чтобы уехать, ни в том, чтобы остаться. Хуже будет, если перессоримся
Традиционно 14 февраля — в день рождения Михаила Стрельцова — в Минске начинался Международный поэтический фестиваль «Стихи на асфальте», который проводился Союзом белорусских писателей и Белорусским ПЭН. На фестивале вручалась и Стрельцовская литературная премия. К сожалению, в этом году его было некому проводить — обе писательские организации решением Верховного суда в прошлом году устранены. Но нового лауреата жюри все же назвали. Им стала Антонина Хотенко. Яркая поэтесса и опытный этнокультуролог, она оказалась еще и интересным собеседником, пишет «Народная воля».
— Антонина, поздравляю с премией и весомым дополнением к ней — книгой «Вербніца»! Первая твоя книга «Зніч крыжовых дарог» вышла в далеком 1992-м. Почему такой длительный перерыв между книгами — аж 30 лет?
— Благодарю за поздравление. На самом деле и премия, и издание книги оказались для меня неожиданными. Я никогда особо не испытывала нужды издаваться. Ведь состояние, когда приходят стихи, настолько самодостаточное, что все остальное мне видится вторичным. Признаться, не очень я люблю все эти признания — вознаграждения, премии-медали. Особенно государственные и особенно сейчас, когда государство вознаграждает за лесть и рабство. С негосударственными наградами все иначе, теплее, правдивее. И книгу получить было приятно, ведь написанное, как известно, останется. Интернет — явление неопределенное, а книга — все же вещь материальная. Книгам Скорины более 500 лет, а мы по-прежнему можем подержать их в руках.
— Давай проясним ситуацию с твоей родиной. Родилась ты, кажется, на Зельвенщине, но и Пружаны тебе не чужие. Так твой родинный уголок — где?
— Мой родинный уголок там, где вязали пупок, — на Зельвенщине. Там была первая моя большая вода —Зальвянка, первый источник с живой водой, первая Юрьева роса — ради зрячести души, первые во ржи васильки. В нецелых пять годиков меня перевезли под Ружанскую пущу, идущую до самой Беловежи. Мы жили всей семьей в маленькой боковушке с печью, через коридор от школы, где отец, учитель, учил хуторских детей. И я стала лесным человеком: заплетала косы березам, пела им песни. Тогда же начали приходить и первые стихи.
— Ты просто как Мавка из поэмы «Лесная песня» Леси Украинки.
— Я очень люблю это произведение, Мавка — родная мне душа. Поэтому Зельвенщина — как первая любовь, а Пружаны, где я окончила школу, Ружаны, где доживали свой век родители, — это моя охрана, крепость, дворцовые крылья на горе. Так и живу: гибкость вербинная во мне с берегов Зальвянки, а сила, незыблемость — пущанская, зубровая.
— В формулировке жюри сказано, что премия присуждена «за верность классическим литературным традициям, тематическое и образное богатство языка, популяризацию поэтическими средствами народных обычаев и обрядов». А можно ли найти в нашем древнем фольклоре ответы на какие-то современные злободневные вопросы?
— Ой, напрасно ты меня в ту сторону ведешь! Могу не остановиться. Ведь вся наша народная культура — тысячелетний пласт мудрости. Во-первых, наше коллективное сознание все еще цепляется за образ доброго царя: поменяем одного на другого — и заживем себе счастливо. Но так не будет. Во-вторых, иногда мы слышим: вот победим жестокий бесчеловечный режим, а тогда подумаем, нужен ли нам белорусский язык… Так могут думать только безответственные игроки на поле жизни и смерти, а не решатели народной судьбы. Народная мудрость учит нас накапливать силы. В известной сказке перед походом на дракона кузнец долго откармливал Вдовьего сына воловьим мясом, выковывал ему (трижды!) булаву, пока не вышла совершенная. Этакий белорусский вариант супергероя. Но та же народная мудрость не отрицает и толоку: командой, как известно, и отца легче бить.
— Ты — пятый лауреат Стрельцовской премии, и у тебя были достойные предшественники — Анатолий Вертинский, Олег Минкин, Анастасия Кудасова и Анхела Эспиноза Руис. Кто из них тебе близок мировоззренчески?
— Когда впереди идут такие титаны, как Анатолий Вертинский, никто с тропа не собьется. Вертинский — мой литературный учитель, советчик, друг. Анхела — испанка, которая пишет изысканные стихи по-белорусски. Кудасова — чуткий нерв Беларуси. У обеих поэтесс огненная энергетика, боль, взрыв, любовь, отчаяние, одиночество вселенская и — радость жить, дышать, переговариваться с травами, реками… А ближе мне все же Олег Минкин. Мы из-под одних крыш сосульки отламывали, одними вечерами утолялись. Из поколения мы одного, как из гнезда аиста.
— Вернемся к твоей «Вербнице». Как подсчитал один профессор, верба — самое частоупотребительное дерево в белорусской поэзии, что можно проиллюстрировать строками Ларисы Гениюш: «З беларускай учэпістай гліны і рабра прынямонскіх вярбін я — галінка ля белага тыну напалову забытых святынь». Но верба слишком хрупкая, может, в качестве «стройматериала» нам лучше подошел бы, например, дуб?
— Что верба столь популярна в литературе — не удивительно. Она — самое устойчивое, цепкое, упорное, несокрушимое дерево. Недаром перед Пасхой мы отмечаем Вербное воскресенье, когда веточки вербы обретают чудодейственную мощь. Кто из нас не помнит, как стегают члены семьи друг друга, припевая: «Не я б’ю — / вярба б’е, / за тыдзень — / Вялікдзень. / Будзь здароў, / як вада, / і расці, / як вярба!» Что касается упомянутого дуба, то мощь у него такова, что, прислонившись или обняв его камель, чувствуешь приток силы. Опять же, в народе говорили: «У сасновым лесе маліцца, / у бярозавым любіцца, / у дубовым волю каваць, / у яловым душу д’яблу прадаваць». Так что дуб волю кует, но не простит тем, кто пилит дубравы на бытовые нужды. Не делали из него раньше ни пола, ни мебели. Разве гробы и кресты — дуб соединял землю и небо.
— Один из деятелей культуры, который год назад уехал за границу, недавно написал в «фейсбуке», что он «не смог оставаться в концлагере». А как тебе видится наша здесь жизнь?
— Наша ситуация опасна тем, что нет центра притяжения. Разочарование в так называемой новой оппозиции бьет куда больнее, чем «омоновские» дубинки. Знаешь, есть такое буддистское изречение: свое небо ношу в себе. Так и у нас: кто-то носит в себе свой концлагерь, а кто-то — свою свободу. Я остаюсь здесь, в жестоком разделении на «своих» и «врагов», в напряжении и собирании всех жизненных ресурсов, чтобы как-то защищаться и защищать слабее меня. Ведь именно здесь — первая линия защиты достоинства. И нет никакого героизма ни в том, чтобы уехать, ни в том, чтобы остаться. Хуже всего будет, если и по этому признаку мы перессоримся. Единство — единственное спасение. Но единство не за кого-то и не против, а просто единство. Как явление, как факт, как свидетельство нашей национальной мудрости стоят на своем. Налегаем на язык, на культуру, на историю! И выберемся из той ямы, в которую позволили себя загнать.
— Знаю, что ты дружишь с украинскими поэтами, относительно недавно принимала участие в литературном фестивале «Лесная песня» в Луцке. Но сегодня Украина отгораживается от Беларуси колючей проволокой, поскольку наша Земля может превратиться в плацдарм для агрессора — России. Как ты считаешь, сможет ли Москва поссорить нас с нашими южными соседями?
— Мы сращены с Украиной по всем швам, всеми клетками и тканями. Украинцы восьмой год гибнут от российских пуль, поэтому насчет России иллюзий не имеют. Помню, сколько городов и местечек украинских я объездила с выступлениями, и везде слушатели спрашивали про наш рай-спокойствие-стабильность. Слушали и завидно вздыхали: у вас там заводы-фабрики работают, у вас дороги гладкие и улицы чистые. Но как только доходило до языка…»Как это — в Беларуси школы русские?!» Украинцы не могли этого понять.
— Кажется, только сейчас у многих наших южных соседей на Лукашенко и его политику глаза открылись.
— Да, когда на белорусско-украинской границе залязгали гусеницы российских танков. Но кто их туда позвал? Не белорусский народ. А тот, кто бросил в тюрьмы тысячи белорусов, десятки тысяч вынудил уехать. Мне кажется, украинцы это понимают. И белорусы, и украинцы остаются при своем уме и сами, без подсказок соседки, должны разобраться, как строить свою жизнь. Ведь отступятся те войска. Отступятся!
— В прошлом году вместе с десятками других общественных организаций был ликвидирован Союз писателей, членом которого ты была с 1994 года. Чем для тебя был СБП?
— Возможно, я сильно не бедствовала бы, что Союз наш ликвидировали. Если бы не знала, сколько ответственности брали на себя писатели, чтобы защищать язык, защитить от репрессий смелых и принципиальных коллег. Скажем, известно, как затмевал своим авторитетом Максим Танк после возвращения из ГУЛАГа Ларису Гениюш. Или как взял под свое крыло бунтарей-студентов БГУ Алеся Рязанова и Виктора Ярца. Вот здесь Союз писателей и выполнял свою миссию. Это вам не профсоюзы, каким пальчиком начальство покачает — и молчат, как мыши под веником. Или БРСМ — тютьки ручные…
— Кто из писателей для тебя образец творческих, гражданских и человеческих поведения?
— Янка Брыль, Микола Аврамчик, Геннадий Буравкин, Анатолий Вертинский, Михаил Чернявский, Арсений Лис, Василий Семуха, Адам Мальдис, Владимир Домашевич… Не могу перечислить всех. Когда я в начале 1990-х оказалась рука об руку с ними — мой мир расширился и посветлел. Ведь все же толоковская у нас натура. Творцы друг к другу стремятся, чтобы дух примирения почувствовать.
— Белорусская литература под гнетом издавна — то царский, то советский, то нынешний — может, самый опасный. На его бесцеремонное «разделяй и властвуй» чем может ответить творец?
— Когда государство нас разделило, то сразу прояснилось, кто каким принципом руководствуется: я для страны, или страна для меня. Все привычные жить на государственном содержании перекочевали в умышленно ради них созданный привластный Союз писателей. Так все до мелочи знакомо, со времен давно прошедших. Еще же Кастусь Калиновский возмущенно спрашивал: «Власть для народа, или народ для власти?»А чем ответить? Делать все возможное, чтобы народ не ушел в небытие. Имеем завет Короткевича: «Рабі нечаканае, рабі, як не бывае, рабі, як не робіць ніхто, — і тады пераможаш!»
— Новоназначенный министр образования Андрей Иванец признался, что любимый писатель у него Харуки Мураками, а певец — Виктор Цой… Как ты считаешь, при новом министре образовательный курс будет тот же самый, что и при его предшественнике Карпенко, который русифицировал белорусскую школу как только возможно?
— К сожалению, изменения курса ждать не приходится. Взглянешь в учебники по белорусской литературе для русскоязычной школы — ужас охватывает! Лишь изредка попадаются живые строки Купалы, Богдановича, Павлюка Труса или Нины Матяш. А вокруг их — дремучая колхозная перепевщина! Все произведения, где забор скатился и участь горестна. Даже народные частушки переводятся на русский язык — «дети не поймут». Такие учебники только отворачивают учеников от родной письменности.
— «У нас русский язык развивается во вред национальному», — и ты, видимо, слышала это недавнее высказывание Лукашенко. Как полагаешь, надолго ли еще хватит сил белорусам и белорусскому языку, чтобы выживать в таких условиях?
— Слушай, это же дикая аномалия — «во вред национальному». Как возможно такое заявить и ничего вслед не предложить — на спасение и исправление ситуации? Поэтому и чувствует себя белорусский язык на своей земле, как человек после инсульта. Стоит напомнить, что прежде всего языковым вопросом прикрывалась российская агрессия на Донбассе. Украинцы это болезненно узнали. Поэтому давайте слушать своих классиков-пророков «і не пакідаць мовы нашай беларускай, каб не памерці». Есть у нас Лариса Гениюш, Владимир Короткевич, Василь Быков, Алесь Рязанов и тысячи их единомышленников — огромное небесное войско, которое произносит в космос по-нашему. И есть народ на Земле, который в позапрошлом году восстал отстаивать свою истину, свою волю и свой язык. И пока мы все вместе своего не отстоим — не успокоимся.
Комментарии