Виктор Мартинович: Когда тебя «выключают» из эфиров, кажется, что выкарабкаешься. Но потом все утихает
Виктор Мартинович на budzma.by размышляет о выключенности как особом жизненном статусе в нашей стране.
«Какая умница Станюта!»(из поста в Facebook).
«Мартыненко уволился, Дудинский ушел в отпуск, проект Врангеля сняли с эфира ОНТ» («КП»).
«Концерт Дяди Вани (исполнившего в 2010 году песни Михея Носорогова «Саня останется с нами», а теперь опубликовавшего сразу два крутых поста в Instagram о задержаниях. — В. М.) отменен в Гомеле».
«Алексей Гросс, победитель «Славянского базара-2016» [… ] не будет участвовать в концерте во Дворце Независимости» («КП»).
«Litesound лишили концертов за критику властей. Группа ответила гимном «Мы герои» («Радыё Свабода»).
Так уже было.
Так было много раз.
Молодые не помнят, я напомню.
В 2010 году Сергей Дорофеев, ведущий ток-шоу «Выборы-2010», решил задать настолько острые вопросы Ермошиной, что та вынуждена была уйти с эфира. Тогда кандидата в президенты Некляева избили и задержали еще до официального объявления результатов — и я Дорофеева понимаю. Не сдержался. Многие бы не сдержались. Разве что тот, у кого совсем нет совести. Тогда даже умеренные газеты выходили с заголовками «Уходя, гасите всех».
В первые недели совершившие поступок люди еще чувствуют поддержку. Ситуация еще горячая, возмущенных много, кто-то пишет добрые слова в приват.
И кажется: с тобой — большинство. И так будет всегда.
И когда тебя «выключают» из эфиров, из ротации на FM-станциях, со сцены, из музея, из книжного магазина, тебе кажется, что ты выкарабкаешься.
Что люди не дадут тебе погибнуть от голода.
Но через два месяца после поступка все утихает.
Люди расходятся по огородам копать картошку. Собираются на отдых в Турцию. Переносят возмущения на кухни. Люди забывают о твоем героизме. Людям, наконец, показывают новых ведущих и певцов, новых героев. Веселых, оптимистичных. Людям приятнее видеть тех, по ком не прошлась система. Потому что так легче забыть, где живешь.
И ты остаешься наедине с собой.
В одиночестве.
Человеком, которого окружает молчание.
И хорошо, если ты, как Дорофеев (или как Вадим Прокопьев), можешь эмигрировать. А если нет? Когда вся твоя музыка, твои песни, твои стихи и романы — про эту страну и для этой страны?
Здесь начинается такая драма, что о ней даже не расскажешь словами. Несколько лет назад я прочел очень грустную историю о легенде моей юности Игоре Ворошкевиче («Крама»). Его, как и Вольского, как и Хоменко («Палац»), как и Куллинковича («Нейро Дюбель»), внесли после 2010 года в черные списки за выступление на «не том» концерте. И в тексте рассказывалось, как Ворошкевич, лишенный большой сцены, собрал кавер-бэнд, выступает на маленьких площадках за «небольшие деньги», короче, «культурпартизанит».
И настроение в том тексте было такое, знаете — ни злости, ни разочарования, только тихая грусть. Вот как если бы Калиновский дал интервью после виселицы. Плакать хотелось от того интервью, но не из жалости к Мастеру, которого за человечность (именно за человечность!) лишили права на творчество.
Но из-за нас, дуремаров, которые не ценят тех, кого стоило бы ценить.
Особенность 2020 года в том, что «выключенных» стало очень, очень много.
И, конечно, наивно думать, что все обойдется одной отменой концерта или что Станюту слезно позовут обратно на ОНТ.
Выключенность — это новый жизненный статус, от которого очень тяжело, почти невозможно, избавиться. Помните, как в 2007-м «черносписковые» рокеры ходили к Пролесковскому? И к чему это привело (ни к чему)?
Куллинковичу пришлось стать колумнистом «СБ», чтобы снова выйти на сцену.
Сейчас все осложняется тем, что и площадки «народной поддержки», сбора средств на новый альбом, новый цикл передач, новый клип — «выключены». И я не думаю, что «Моламола» хотя бы когда-нибудь заработает в РБ.
Меня «выключили» очень давно.
Приблизительно в 2000-м: в 1999-м еще дали поступить в аспирантуру, а в 2001-м не дали защитить написанную в той аспирантуре диссертацию. И шептали: «Такого не было даже при СССР».
Вся моя сознательная жизнь прошла в состоянии выключенности. Встречи с читателями в небольших книжных магазинах. Мелкие радости в виде автограф-сессий, на которые собирались те, кто обо мне помнил. Страна строила ледовые дворцы и проводила дни письменности, а я писал свои тексты в надежде на то, что кто-то когда-нибудь прочтет.
Иногда — благодаря стечению обстоятельств, помощи симпатизантов с той стороны — меня «включали», допускали к микрофону, что-то путано обещали. Но обычно — как в песне «Аукциона»: «Что-то вручали, потом забирали, но ненадолго».
Что мне сказать «новым выключенным»?
Вы все сделали правильно.
Иначе было нельзя.
Вы — люди. И поступили по-людски.
Поэтому никакого сожаления.
Когда придется трудно, помните: честному человеку позволена роскошь смотреть людям в глаза.
А с этой роскошью незачем ни о чем сожалеть.
Каментары