«Не променяю этот год ни на какой другой!» Что известно о задержанной переводчице Ольге Калацкой
Как человек, Ольга Калацкая — ранимая, эмоциональная, бескомпромиссная. Как переводчица на белорусский — лучшая среди современников, язык ее переводов гибкий, живой, нюансированный. Она перевела на белорусский «Шрека», десятки книг, фильмов.
47-летнюю переводчицу задержали по подозрению в организации массовых беспорядков. Пока не известн, что конкретно инкриминируют этой хрупкой женщине.
Что известно об Ольге Калацкой?
Она принимала активное участие в национальном возрождении 1980—1990-х, еще студенткой.
«Мне это врезалось в память: идет навстречу высокая худенькая девушка по лестнице корпуса В и разговаривает по-белорусски. Меня как пронзило: никогда раньше от студентов родного языка не слышал», — вспоминает Андрей, который учился в МГЛУ в то время.
Ольга Калацкая преподавала некоторое время в своей альма-матер, но ее самостоятельный, независимый характер продиктовал ей выбор другого пути: она стала зарабатывать частными занятиями и переводами. Вот ее профессиональная самопрезентация:
«Читаю о задержаниях студентов МГЛУ — и забываю, что я там давно не работаю, — писала Ольга 4 сентября. — Дорогие мои, сегодня мне больше всего хочется быть вместе с вами! Вместе с чудесными молодыми людьми, благодаря которым я снова зауважала свою alma mater! Крепко-крепко вас всех обнимаю! Все же европейские языки, наверное, формируют европейское мышление и прививают европейские ценности: ответственность, независимость, волю! You're so cool, guys! I love you! You'll do it your way!» — обращалась она к коллегам и студентам.
Ольга Калацкая сильно привязана к семье, малой и большой родине.
Она часто бывала и жила в Великобритании, ей предлагали постоянную работу там, она отказывалась, ее тянуло на родину. Она из тех людей, которые как дань памяти предков, каждый год сажают картошку.
«Сегодня докопала картошку — не будет больше бередить совесть и мешать «грубо нарушать общественный порядок», — писала она друзьям 2 октября.
Она человек с корнями. Ее дед был партизанским связным, прятал евреев в войну. Белорусский язык переводчицы Калацкой — от семьи, от дедов, родителей, не из книг усвоенный.
Ольга Калацкая, как и многие, не принимала непосредственного участия в политике. А в этом году пошла в наблюдательницы, и этот опыт перевернул ее сознание. Они с соседями-наблюдателями считали участников досрочного голосования по головам, насчитали 763 человека. В протоколе досрочного голосования их оказалось 2127. А в день голосования, наоборот, на трех участках наблюдатели насчитали 3666 избирателей, а в протоколах их оказалось только 1922.
Как человек бескомпромиссный, Ольга Калацкая пропускала через сердце всю ту ложь и насилие, свидетелями которого стала.
Ее малая родина в Минске — Серебрянка, где она выросла и живет.
«В родной Серебрянке сотни людей стоят уже часов десять на пересечении Рокоссовского и Плеханова. Почти все машины гудят. (Обидно будет, если все уйдет в свисток.) Возле «Гиппо» — автозаки (одни уехали, появились другие)» — записывала она в своем дневнике 12 августа.
Потом были месяцы протестов. Огромную радость ей принесла встреча на пикете с милиционером, с которым она столкнулась во время наблюдения на участке.
«Неожиданно подходит мужчина: «Вы меня не узнаете?» Без формы и правда не узнала майора, который помогал нам всем, чем мог, во время наблюдения. 10-го он уволился из милиции. Сейчас, говорит, впервые за много лет чувствует себя свободным человеком, ходит по городу, дышит свободным воздухом. Он говорил, что МВД практически деморализовано, выполнять приказы некому. Он оптимист. Завидую! — писала она 18 августа, а сама тревожно отмечала отсутствие лидеров. — Это безумно вдохновляет, но меня вот что тревожит. От того, что мы выйдем и через несколько часов разойдемся, [Лукашенко] не уйдет. Нет организации, нет конкретного плана, как добиться отставки».
Друзья Ольги Калацкой, деятели белорусской культуры взяли на себя уход за ее 89-летней мамой.
«Вчера меня сдали. Кто? Любимая двоюродная сестра. Кому? МАМЕ! Позвонила ей и сказала, что в воскресенье видела меня на видео в интернете, что очень мною гордится! А маме — 89 годков, в августе был микроинсульт, сейчас давление скачет как заяц! Каждое воскресенье я ей говорила, что иду на Комаровку, или на кофе с друзьями, или на рабочую встречу. Ну надо же беречь мамулю! И тут — нож в спину, откуда не ждала! А мамуля моя — золото! Представляю, как разволновалась, но ни слова против не сказала! Мамочка, Как же я тебя люблю!!! Ты самая-самая невероятная!»
«Новогодний стол накрыт — наконец-то можно спокойно оглянуться на год, от которого осталось два часа. Если вкратце, упаси Боже от второго такого — и я не променяю его ни на какой другой! — писала она друзьям 31 декабря. — Помню, 3 января — в другой жизни! — был прекрасный, солнечный день, все складывалось, я была несказанно счастлива… И сказала тому, кто был со мной: «Если бы весь год был такой, как этот день, можно было бы жить.
Наверное, тот, кто все слышит, долго смеялся. В феврале прислал предупреждение — гроза на голый лес. До сих пор дрожь по коже, как вспомню! И понеслось…
Пандемия, первые жертвы… «А чего он хотел? Сам виноват…» тогда мы увидели, насколько государству на нас начхать, и начали группироваться, чтобы помогать врачам и больным.
Когда объявили выборы, кто-нибудь мог предугадать, какая каша заварится? Какое же это было страшное и веселое время: арест Тихоновского, Статкевича, Северинца, захват «Белгазпромбанка», задержание Бабарико и его сына… Ева… И просто взрыв стихов, песен, мемов, над которыми хохотала вся страна!
Мы начали поднимать головы, оглядываться по сторонам и вдруг поняли: а нас — большинство! Я решила вписаться в эти выборы по полной. Почему? Я понимала: шанс на победу — очень мал, но не нулевой, и я бы себе не простила, если бы не сделала всё, что в моих силах. На что я рассчитывала? Сейчас и печально, и смешно перечитывать некоторые свои тогдашние идеи, как защитить голоса. Не хватало фантазии, чтобы представить тот полный правовой коллапс, в котором мы оказались.
Попытки попасть в состав избирательной комиссии, предвыборные митинги великолепных трех граций, наблюдение на выборах… И эмоциональные качели: от надежды к отчаянию к надежде к отчаянию… Самые счастливые моменты, когда к нам, наблюдателям, приходили незнакомые люди (как незнакомые?! братья и сестры!), поддерживали, подкармливали, желали успеха…
Потом был этот ужас, когда свирепствовали каратели…
И море людей под бело-красно-белыми флагами. Боже, как это было красиво!!! Я не питала никаких иллюзий, что Саша 3% уйдет просто потому, что несколько сотен тысяч человек будут в выходные ходить по городу.
Однако никто точно не знал, что делать, и большинство из нас боялось более активных действий. (Кстати, я категорически против того, чтобы «брать арматуру « и т.д. — не только потому, что я в принципе против насилия, но прежде всего потому, что с арматурой против автомата, любителям против профессионалов — это безнадежный вариант.) Не нашлось лидеров — «превентивный авторитаризм», как называл его светлой памяти Виталий Силицкий, заблаговременно засадил за решеку тех, кто мог возглавить протесты.
В какой-то момент я поняла, что выхожу уже не потому, что хочу достичь определенной практической цели, а потому, что Лукашенко очень хочется, чтобы мы не выходили…
И мы видим начало реакции: все больше людей за решеткой по диким уголовным статьям, безнаказанные убийства…
Для меня больнее всего — видеть страх у тех самых невероятных белорусов, которые еще летом, кажется, ничего не боялись.
И все же в этот год мы не просто почувствовали, а абсолютно достоверно узнали: нас — большинство! Мы наконец доформировались как нация. Если я на что-то и надеюсь в году следующем, то только на наше единство, на то, что мы повзрослеем и победим страх. И на наш креатив!» — писала Ольга Калацкая друзьям 31 декабря.
«В эти самые короткие, самые мрачные дни, можно, скажу пару горьких вещей? Дорогие мои, просто вера в победу без пошагового алгоритма ее покорения — это вера в чудо. Хорошо, конечно, верить в рождественские чудеса, особенно в детском возрасте. Но взрослые знают: чтобы малыш радовался сказке, надо ее создать самим», — писала Ольга Калацкая в декабре.
Дневниковые записи Ольги Калацкой о наблюдении на выборах. Эти дни перевернули ее душу
Учимся у мурашей! Вчера вечером на крыльцо, где мы сидели, набежали мураши. Мелкие, но много-много-много. И они нас, четырех огромных существ, прогнали! Люди, берите пример с муравьев!
Сегодня одна старушка немного подпортила настроение: «Считаете? Что вам за это платят? Делать вам больше нечего! Шли бы на завод работать! Пойдете завтра к стеле бордюры вырывать, камни бросать! Я бы вас взорвала, принесла бы бомбу и взорвала!» (Это к вопросу, кто хочет крови.) Но нормальных людей гораздо больше — уже образовался фан-клуб из тех, кто ежедневно приходит нас поддерживать. Люди, дорогие, родненькие, спасибо вам огромное!!!
Одной старушке, бедненькой, стало плохо возле участка — обмахивали своими бумагами, отпаивали водой, потому что буфет, видишь ли, у них есть, а медпункта нет. Жаль стариков до невозможности! Едва могут ходить, но идут.
Где-то в районе обеда всех председателей комиссий организовано на машине куда-то возили. (Куда и зачем — молчат, как партизаны.) А вечером вывесили протоколы досрочного голосования. Мы за пять дней на трех участках насчитали максимум 763 человека. Комиссии — на уч. 22 — 744 избирателя, на уч. 23 — 651, на уч. 24 — 732. В двух комиссиях открытым текстом сказали, что к подсчету голосов нас не допустят. В третьей — что пустят, если будут свободные места.
И что бы ни было завтра, я так рада, что познакомилась с замечательными Димой, Оксаной, Артемом, Мариной!!! Дорогие мои, мы — супер-команда!
* * *
В стрессе у меня отшибает все эмоции, поэтому — только сухие факты, «как я провела 9 августа».
В 7.30 — в школе. Директриса Кулаковская приглашает «правильных» наблюдателей на участки. Они все работают в этой самой СШ №134. Нагнали с запасом — несколько теток остаются ждать, чтобы занять освободившиеся места. Спрашиваю: «Вы наблюдатели? От какой организации?» В ответ-тишина. Не знают. Собираются все наши: Дима, Оксана, Марина, Артем. Делимся на 2 команды: 2 человека — на крыльце школы, 2 — в середине, 1 — на подмене. В 8.00 начинается голосование. Идет так много народу, что едва успеваем считать и отмечать «белобраслетников». Их около трети — и это тех, кто не побоялся себя обозначить. Мне нужно отвезти проголосовать в соседнюю школу маму — ей тяжело дойти самой в ее 89 лет. Председатель 21-й комиссии не позволяет мне помочь ей заполнить бюллетень, но не на ту нарвалась. Когда фоткаю мамин выбор, председатель грозит вызвать милицию. Говорю: «Вызывайте». Отвожу маму и возвращаюсь на свой участок. Практически весь день стою под дверью спортзала и считаю. Со мной в школе Оксана. Под обед ей становится плохо — выводим ее на улицу, Оксану подменяет Марина. Мы классно сработали: наши цифры в школе и на крыльце разошлись всего на 20 чел. — это мелочь. Всего на трех участках 9-го проголосовало 3666 избирателей. (Спойлер: согласно протоколам — 1922!) Выстоять весь день в коридоре, да еще под громкую музыку — это вам не фиги воробьям показывать. Если бы не люди, которые приносили нам воду, фрукты, стулья, не знаю, как бы мы продержались. Спасибо всем огромное! Из общей атмосферы ясно: Лукашенко эти выборы просрал с разгромным счетом.
В 20.00 нас выгоняют из школы — к подсчету не допускают. На крыльце собралось около сотни человек в ожидании результатов. Мы рассказываем им о досрочном голосовании и многократных расхождениях между нашими цифрами и официальными. Подходит мужчина с флагом — это уже несанкционированный митинг.
Вскоре приходят пять омоновцев. Главный из них вежливо говорит: мы охраняем порядок, пожалуйста, только не мешайте движению машин — и все будет хорошо. Прошу его назваться — он называет фамилию и инициалы: «АА». — «Как батарейка? Инициалы не расшифровываются?» — Улыбается: «Нет, не расшифровываются». — «А звание?» — «Без звания». — «Ну как так — без звания? Обидно же». — «Сержант».
Наши дежурные милиционеры общаются с омоновцами, и те выходят за территорию школы. К ней подъезжают две машины администрации Ленинского района, в одной из них 8-го возили куда-то председателей комиссий. Протоколов нет. Милиционеры говорят, что сначала вывезут комиссию и только потом повесят протоколы. Председателей и заместителей грузят в машины и вывозят от заднего входа — жаль, мы поздно сориентировались. Уже темно. Спустя некоторое время вешают протоколы — цифры (такие же, как почти повсеместно) вызывают только хохот и ругань. Если сложить их явку досрочного голосования с реальной явкой 9-го — проголосовало 105%. Они сами себя надули. Выходят, опустив головы, члены комиссий — в воздухе просто физически ощущается ненависть. Устраиваем обструкцию, хлопаем в ладоши, кричим: «Позор!» Когда они уходят, наша команда наблюдателей договаривается встретиться завтра, чтобы составить итоговое заявление в милицию о возбуждении уголовного дела и в районную комиссию — о признании протоколов недействительными и проведении пересчета. Милиционеры просят нас выйти за территорию школы — они тоже ужасно устали, им хочется домой. И тут подъезжает автозак. Не знаю как, но наши милиционеры связываются с карателями, говорят, что у нас все тихо-спокойно, все разошлись, — это мне потом Дима рассказал. Автозак уезжает, никто не задержан.
Многие решают ехать в центр. Я захожу домой, чтобы оставить документы наблюдения, — жалко было бы их потерять, а всё может быть. К стеле не могу попасть. Добираюсь до пересечения Немиги с Парковой магистралью, когда спезназ уже вытесняет протестующих, по магистрали едут машины «скорой», милиции, автозаки. Deja vu.
Комментарии