«Я туда больше не пойду». Как российские контрактники снова получают повестки на войну

— Я по специальности наводчик в артиллерии. Так что лично с оружием в руках — я не убивал. Моя работа как выглядела: корректировщик с биноклем дает координаты цели, офицер рассчитывает угол, я навожу прицел и нажимаю рычаг — он не железный, это не тяжело. Убитых я не вижу. В артиллерии тебе говорят «цель отработана» — и все.

— А где этому учат?

— Ну по идее в армии, но у меня ничего такого не было. Мы в части за время моего контракта два раза выезжали — просто покататься и понаводиться на цель. Никуда не стреляли.

— Получается, что вы впервые в жизни стреляли, когда заехали на территорию Украины?

— Да. В первый раз мы выстрелили под Бучей.

— То есть вы первый раз в жизни на войне — и выстрелили там же первый раз в жизни?

— Да.

20-летний Сергей из Краснодара поначалу говорит с Би-би-си отрывисто и неохотно. В июле он бежал из батальона в Попасной, несколько месяцев сидел дома, ни с кем не разговаривая о том, как пять месяцев воевал. 23 сентября ему позвонил военный прокурор и сказал: «Или ты в понедельник снова едешь туда, или ты сядешь».

«Я назад ехать не готов», — говорит Сергей. За пять месяцев войны он видел «почти все — и больше не может».

«Никаких целей, никакого плана»

19-летнего Сергея призвали в армию весной 2021 года и уже в августе предложили заключить контракт: в последние годы минобороны переводило на эту форму службы как можно больше молодых людей, цифры были важны для отчетов ведомства о количестве профессиональных военных в армии.

В конце января его с сослуживцами — младшему было 18 лет — отправили на учения в Беларусь. «Мы узнали, что мы едем на Украину 23 февраля», — говорит Сергей. Солдатам сказали, что «если там наверху ничего не решат до ночи», то все едут. И выдали сухой паек на три дня.

— Сбежать было нельзя?

— Там бежать уже некуда.

На «идеальных, начищенных, подготовленных механиками» танках ехали до Чернобыля без обстрелов.

Первый случился в Гостомеле — по батальону из почти 600 человек прилетели снаряды украинской артиллерии: «Сразу пять трупов и десятки раненых, даже тех, кто сидели внутри — все равно пробивало. БМП-2 тонкие, и их спокойно пробивает».

В тот день Сергей увидел первого в жизни мертвеца: погиб его 19-летний сослуживец, с которым вместе служили под Краснодаром.

«Началась паника. Мы заехали на какой-то склад в лесу. Мы остановились и вообще растерялись. Мы тупо не знали, чего вообще делать. И командиры не знали, что делать. На командиров наорал командир батальона: «*** [почему] вы просто стоите!» — и тогда они сказали нам «занимать позицию».

Полк Сергея «порыл каких-то окопов» и остался в лесу на ночь. В тот день обстреляли не только их — по словам Сергея, украинские войска «полностью разбили одну дивизию», и ночью оставшиеся в живых люди брели по лесу «куда-то, фиг пойми куда». «Ну, наши начали по ним стрелять. Те закричали». Насколько Сергей знает, обошлось одним раненым.

Утром проехали пару километров до другого леса. Украинцы в это время разбомбили склад, где была первая стоянка полка (в распоряжении Би-би-си есть видео ударов).

Никаких целей, никакого плана у командиров не было, говорит Сергей. Даже еды не было, выданные на три дня сухпайки растягивали на неделю.

«Почему нет еды, никто не объяснял. Наши командиры тоже не ели. За командира полка не знаю — но у них же есть разведвзвод, который все магазины чистит, так что они ели вдоволь, думаю».

«Отстреляли и дальше пошли бухать»

В первых числах марта батальон, в котором был Сергей, заехал в Бучу: «Мы артой прикрывали пехоту». Встали в самом центре города, вышли из танков — и через полчаса в них прилетел снаряд: «Сразу минус два замкомандира полка, наш комбат и куча рядовых». Так погиб еще один сослуживец Сергея из-под Краснодара.

Когда командир погибает, нового назначают из тех, кто остался жив. Опытных при этом на фронте мало: в основном всем по 19-20 лет, говорит Сергей. «Были редкие командиры орудия, которые по пятерке отслужили.

Наш командир орудия служил 12 лет, но ни разу в боевых действиях не был, в части только сидел. У него кукуха съехала через неделю. Он напился и полез на второй этаж дома, вдалеке разорвался какой-то снаряд — он спрыгнул вниз, переломал ноги. Его забрали, денег не выплатили, сейчас в психушку ходит».

В Буче солдаты начали грабить пустые дома и магазины: «Жрать было нечего с самого начала, мы забирали консервы и хлеб». Жили в подвалах многоэтажных домов — в одном конце местные, в другом — российские военные.

«Если на наши позиции местные заходили — их брали, допрашивали и почти сразу убивали. Они по телефонам посылали ВСУ тэги нашего расположения. Бывало, сидишь, мимо мужик на велике проехал, и через минуту по нам прилетает очень точно. Да там такие кадры попадались — на квадроцикле едет, всех нас снимает на телефон, у него на шлеме было написано «Воин света», а на квадрике — «Световоин», ***. Его поймали — убили сразу».

При этом о фотографиях массовых захоронений из Бучи Сергей говорит, что «есть и постановочные». На некоторых кадрах он узнавал ямы, которые российские военные сами копали, чтобы маскировать танк: «А на фото рядом крест стоит. Но это не могильные ямы, мы же знаем. А они выставляют, что вот типа трупы». Это противоречие его же словам о том, что местных военные расстреливали, потому что подозревали в помощи ВСУ, Сергей не объяснил.

Военные много пили, говорит Сергей. Алкоголь находили везде — по домам, в магазинах. Водка, виски, бурбон, настойки, джин, ром, коньяк, граппа и чача. Но если в этот момент приходили координаты по цели — вылезали и шли стрелять пьяными.

— Трезвели от адреналина?

— Да нет. Отстреляли и дальше пошли бухать.

В дни затишья во дворах сами жарили мясо.

Местные не приходили. «Они все знали, если они выйдут с домов из подвалов — по ним открывают огонь. Им сразу это сказали, когда мы приехали в Бучу. Когда обходили дома и зачищали тех, кто работал в полиции, ВСУ, кто с документами, у кого в телефонах что было… На самом деле забирали всех мужиков».

— А с женщинами что делали?

— По-разному было. Я ничего. И моя первая батарея тоже ничего.

«Танк даже не ездил»

Боевая задача была обстреливать Ирпень, что в пяти километрах от Бучи. Две недели артиллеристы каждый день стреляли, а пехота пыталась взять город. «Наши делали туда три-четыре захода, но дальше пятисот метров продвинуться не смогли, не то что его взять. У украинцев стояли танки, а наша пехота была на БМП — это не пробьет танк. Каждый день возвращались с потерями».

Им говорили, что скоро их сменят. «Скоро, мол, придут другие. Сейчас поселок возьмем — и вас сменят. Скоро уже». Но никто не приходил.

19 марта по российскому танку прилетел снаряд украинской артиллерии. Он взорвался и загорелся, началась паника, с него огонь перекинулся на соседние танки, в итоге один успели отогнать, а шесть танков сгорели дотла, рассказывает Сергей.

Вместе с машинами сгорели все вещи, от спальников до трусов, даже бронежилеты с касками и автоматы.

Новое оружие выдали через полтора дня, через двое суток пригнали два танка — у одного не втыкался рычаг [переключения] передач, а другой, 1964 года выпуска, и вовсе не стрелял. «Да он даже не ездил — его постоянно прикуривали проводами от другой машины». Новых вещей никому не выдали.

Ирпень российские военные так и не взяли. 2 апреля, когда минобороны заявило об отводе войск с киевско-черниговского направления, роту Сергея обстреливали шесть часов — «высунуться не могли».

Выждав еще час, который прошел без единого выстрела, они вышли из подвалов, выпустили по 28 снарядов в сторону украинцев и поехали назад. Почти все танки сгорели, так что 40 военным пришлось облепить броню трех имевшихся — и ехать снаружи.

«Им всем по 19 лет. И теперь они пропавшие без вести»

Полк Сергея вернулся в Россию через Беларусь. Уже на первой остановке уйти захотели две роты по 90 человек в каждой. Но командиры убедили их, что они все сядут в тюрьму — и роты остались в батальоне.

В Белгороде они просидели две недели в палатках в лесу, на КамАЗе ездили в город покупали еду — потому что там «тоже не кормили, никаких сухпайков не было».

Там Сергей дважды писал заявление об увольнении, писал отказ от спецоперации — и «ниче, никуда оно не доходило по-любому, мы отдавали их командиру полка — он их даже не читал».

Контрактник из другого батальона, 19-летний Антон из Иваново рассказывает Би-би-си, что его с товарищем командиры в мае «пугали трибуналом, гнобили, орали, что расстреляют в спину, если повернемся и уйдем». «Но некоторые ребята прямо так, без рапорта, уезжали, на карауле оружие складывали и уходили. Постоянно уезжали. Батальон связи — их там 60-80 человек, например, вообще все отказались. Вплоть до того, что командира в наручниках хотели в Иваново везти».

«Знаете, там были такие ребята, которые фанатичные, которые добровольцами на месяц, на три месяца контракт заключили. Они идут в бой вместе с нами, заходят, потом разворачиваются прям на поле, кладут оружие и говорят «Я всё» — и уходят. Мы тоже в итоге просто уехали на попутке».

— А что случилось? Почему?

— Ну… потери там большие. В мае там от многих батальонов хорошо если 10 человек осталось. Да и на на психику очень сильно влияет. Я как начал в людей стрелять и понимать, что это… тяжело… И они еще ребят домой не отправляют, которые убитые. Прямо там хоронили при мне. Очень редко делают груз 200. Особенно когда там жара была почти 40 градусов. Они просто сразу разлагаются. А родителям ничего не говорят, пишут — пропавший без вести. Там очень много ребят, у которых контракт заканчивался через месяц-два. Им всем по 19-20 лет. И теперь они пропавшие без вести. Для родителей — просто исчезли. А я когда домой ехал, на границе видели мужиков, которые прям рвутся воевать. Но они не понимают — что это. Им в новостях все не так показывают.

— Вы снайпер, говорите, что пробыли на войне две недели и участвовали в трех боях. Вы считали, скольких людей убили?

— Там нет времени считать.

«В селе 21 дом. Мы его брали полторы недели»

В середине апреля Сергея отправили обратно на территорию Украины. По дороге к границе сломался, казалось бы, новый танк — его двигатель нагревался до 120 градусов каждые три километра. «На таком ездить нельзя, мы останавливались и ждали, пока остынет. Его 12 дней ремонтировали, и, как только сняли с КамАЗа, который доставляет технику до границы Украины, мы с ним поехали за ленточку — и через 5 км он снова закипел. Теперь его повезли на ремонт в Луганск — но там снова не удалось починить».

Все это время, говорит Сергей, он думал, как убежать. «Я каждый день просыпался с мыслью, что хочу отказаться». Но в итоге обнаружил себя в «буханке», которая везла его на передовую без танка вторым наводчиком к другому экипажу.

Сергея привезли под Изюм. «Но наш полк его не брал. Мы стояли там просто месяц и ни разу не выстрелили с арты. Мы смазывали танки да окопы копали. По ночам ходили в патрули. Ну, туда хоть еду привозили».

Отряды, которые в начале апреля в Изюм заходили, выбраться оттуда не могли: «У них же эти жовелины. Нам танкисты рассказывали, как заводишь танк там, думая уехать — и тут же от жовелина прилетает». (Javelin — американский переносной противотанковый ракетный комплекс, украинским войскам их поставляют США, — «Би-би-си»)

Из-под Изюма Сергея отправили брать мост, названия которого он уже не помнит, в 20 километрах от Лисичанска. Украинские войска стояли на холме и обстрелами не давали навести понтоны. «И там мы тоже просто стояли. Не стреляли. Я не знаю, почему и зачем. А танки, которые уезжали к реке, планируя пересечь ее по понтонам, обратно не возвращались оттуда». Вокруг и вдоль дорог там когда-то был лес — в апреле его подчистую выжгла артиллерия, говорит Сергей.

Его полк ушел в сторону Лисичанска. Там военным сказали занимать село Берестово, стоявшее на дороге, откуда было видно все леса вокруг: «Двадцать один дом. Мы его брали полторы недели».

Во время одного из обстрелов снаряд не вылетел из российского танка — взорвался прямо в стволе. «Разорвало всю башню. Сгорели все, кто был внутри и кто стоял рядом». Объясняет Сергей ЧП тем, что снаряды были новые — ТБС [термобарические], «с ними никто толком работать не умел, ими почти не пользовались и не знают, как с ними обходиться».

Шли слухи, что у Лисичанска стоят три полка ВСУ с полутора тысячами военных, а на заводе за Лисичанском — их пять тысяч. «Нас на то время было уже очень мало — два полка объединили в один, и все равно осталось человек 300. И там почти не было людей старше 20. Все шли по призыву и подписывали в части контракт, не думая, что могут оказаться на войне».

Из заехавших со стороны Беларуси в феврале 600 человек в батальоне Сергея к этому времени осталась одна рота в 90 человек, говорит он. По словам другого контрактника, Антона, за каждый недолгий бой он видел «около 10 человек раненых, около 10 убитых».

И Антон из Иваново, и Сергей из Краснодара утверждают, что украинская артиллерия «по два-четыре раза в день» использует кассетные и запрещенные Женевской конвенцией фосфорные бомбы (видео одного из обстрелов, похожее на мерцающий салют, есть в распоряжении Би-би-си, но в условиях военного времени редакция не может подтвердить или опровергнуть достоверность этой записи). В отрядах российских контрактников кассетные бомбы тоже были, Антон утверждает, что ими стреляли «только в ответ», Сергей — что им «не разрешали использовать это оружие».

Во время войны организация Human Rights Watch сообщала, что и Россия, и Украина используют кассетные бомбы. Би-би-си также находила свидетельства применения Россией кассетных боеприпасов.

«Или в тюрьму, или обратно поедешь»

В июле полк Сергея вывели в Попасную — «город из руин, уничтоженный обеими сторонами, куда каждый день прилетают бомбы от ВСУ», — и он сбежал. Сдал оружие командиру в руки и уехал.С ним бежали еще семь человек из разных городов.

10 июля на границе у Первомайска они встретили подполковника погранслужбы, сказали: «Мы ушли с войны, что нам делать?» По словам Сергея, тот ответил: «Вы тут не одни такие, я по сотне каждый день вижу, щас приедет КамАЗ и увезет на пункт допроса ФСБ».

Там контрактников долго не допрашивали, говорит Сергей, лишь удивлялись рассказам об убитых: «У нас-то говорят, что потерь нет никаких», — пожимали плечами следователи. Из Каменск-Шахтинска Сергея забрал друг на машине. В часть он не поехал. За пять месяцев войны он получил около 700 тысяч рублей, примерно по 140 тысяч в месяц.

Через несколько недель Сергея вызвали на допрос в военную комендатуру. «Спрашивали, когда вышел из зоны действий, почему. Я сказал, что надоело, и показал видео разбитой и сожженной дотла нашей дивизии в Буче (это видео есть в распоряжении Би-би-си)». Контрактника отпустили.

А 23 сентября Сергея снова вызвал к себе военный прокурор. В части ему дали направление на медкомиссию и сказали: «Выхода у тебя два. Или в тюрьму, или обратно туда поедешь».

Артиллерист три дня просидел за видеоиграми (предпочитает хорроры) и решил никуда не ходить. Он поговорил с адвокатом и теперь выбирает из двух вариантов: получить условный срок за расторжение контракта и неподчинение мобилизации или использовать в военкомате заключение от психиатра.

Другой контрактник Сергей Боков с Урала, который в мае рассказывал Би-би-си, как безуспешно ездил брать Киев, в воскресенье успел выехать в Казахстан и планирует получать гуманитарную визу в Германии.

Антон из Иваново 25 сентября снова уехал на передовую.

• 10
• 0
• 5
• 7
• 4
• 10
• 35
• 0