«Як іх аўто ляцелі кулем, як мы ляцелі пад адхон»

Поэт Анатоль Вертинский своим друзьям и знакомцам любил делать неожиданные подарки в виде редких книг. Признаюсь, в числе счастливых не раз довелось быть и мне. Как-то Анатолий Ильич после разговора о переводах мировой классики на белорусский язык подарил мне белорусскоязычного Бальзака 1937 года издания. Переводчиком там значился Рыгор Казак, и я, к тому времени, подготовив к печати три книги Рыгора Крушины (а это и есть Рыгор Казак) и считая себя не абы каким крушиноведом, смотрел на то издание с таким удивлением, как мой дед Василий на небоскребы в Чикаго, куда ездил на заработки со своего западнобелорусского хутора…

Про еще один дар Анатолия Ильича следовало бы написать отдельно (даст Бог, когда-нибудь напишу) — это его поэма «Заазер’е», изданная в 1975 году в отгороженном на то время железным занавесом Нью-Йорке. Тогда белорусскому поэту издаться там было — как слетать на Луну. На таких смотрели с опаской и подозрением. А как иначе можно было смотреть на того же Вертинского? Предисловие к его книжкам написал переводчик и по совместительству ярый антисоветчик Леонид Полтава, послесловие — бывший полевой командир УПА Ярослав Стецько, а анонимное (или засекреченное?) издательство поместило на обложку географическую карту, где и Брянск, и Двинск, и Белосток — в пределах Беларуси… 

Ради интереса я проверил — нью-йоркского «Заазер’я» нет даже в Национальной библиотеке. Какие книгоноши или книговозы и по каким контрабандным тропам доставили книжку в Минск — знает, видимо, только автор. Я с лишними расспросами в глаза ему не лез. Кто-то очень рисковал, да и поэту в случае чего не поздоровилось бы. 

Думаю, сказанное выше ярко подтверждает очевидный вывод: Анатоль Вертинский — был человеком смелым и щедрым. Щедрым в раздавании, раздаривании своего — другим. Ведь и на самом деле, как метко отметил Руставели, «что спрятал ты, все пропало, что отдал ты, все твое».

Вспоминаю, как мы с Анатолием Ильичем летом 2004 года спешили на открытие Музея Василя Быкова в Бычках. Опаздывали, искали более короткий путь. И тут на каком-то перекрестке под Лепелем Вертинский выбрал малозаметную на карте партизанскую дорогу, которая должна была нас вывести прямо в Бычки, минуя Ушачу. Как не послушать коренного лепельца? Поехали по ней и чуть не загрязли в песке. Повернули на другую дорогу, еще менее заметную и еще более партизанскую, к тому же гористую. Неопытный к езде в таких условиях, я (беру всю вину на себя) в какой-то момент не справился со рулем, и машина слетела с дороги, насквозь протаранив молодой податливый ельник. Вылез я на дорогу с дрожащими коленями, не думая тогда, что то ДТП попадет и в поэтические анналы. А оно-таки попало:

Была вайна, мог быць забіты,
мог быць забіты і забыты,
на тыя звезены клады,
дзе ціха спяць твае дзяды…
Пацвердзяць Скобла і Акулін,
як іх аўто ляцелі кулем,
як мы ляцелі пад адхон
з бядою наўздагон, на скон.
Усе жывыя, дзякуй Богу.
Жыву, збіраюся ў дарогу. 

Нет, что ни говорите, приятно стать героем стихотворения Вертинского, пусть и ценой разбитой автомобильной фары! А тогда, когда мы все же добрались в Бычки, Анатолий Ильич философски подытожил: «Дорога к Быкову простой не бывает».

Думал на этом поставить точку. Но вспомнил еще один — самый неожиданный — подарок от Вертинского. Однажды я получил от него Коран. Добротное издание — перевод и обстоятельный комментарий академика Игната Крачковского. На мой вопросительный взор даритель посоветовал найти двадцать шестую суру под названием «Поэты». И что я прочитал в мудрой, почитаемой миллионами людей книге? Поверьте, там черным по белому было написано, что «поэты — лжецы, которые бродят по равнинам и говорят то, чего сами не делают». 

Рискую навлечь на себя гнев пророка Мухаммеда, но те слова никоим образом не касаются белорусских поэтов. В том числе Анатоля Вертинского, поэта отличительного, неповторимого и чрезвычайно правдивого. Год назад он отошел в лучший мир…

Ветковский музей получил в подарок от гомельчанки старинную семейную икону

Янушкевич рассказал, какой роман Кинга они издадут по-белорусски и когда

89-летний Кастусь Цвирко: Буду жить, пока не издам все 200 томов «Беларускага кнігазбору!»

• 13
• 0
• 1
• 1
• 1
• 0
• 0
• 0