«Доллары с Тихановской». История учителя, который ставит на уши белорусские и российские школы
Когда Владислав Бохан приказал бывшим коллегам-учителям устроить фейковую диалоговую площадку, он даже не ожидал, какого феерического эффекта добьется. С тех пор все больше школ попадается на удочку его абсурдных заданий. «Наша Нива» съездила к акционисту. Воспитанный Серебрянкой, теперь он волею судьбы отец-одиночка, воспитывающий двоих маленьких детей в эмиграции.
«Мы бежали по дворам от силовиков, и местная гопота была впечатлена их поведением»
Владиславу Бохану 30 лет. Всю жизнь до эмиграции он жил в Серебрянке — одном из самых активных в 2020-м районов Минска.
Владислав рассказывает, что Серебрянка была сначала известна гопниками, а потом еще и футбольными хулиганами. Но в 2020-м поразила художника активностью местных жителей, и у него есть объяснение, почему так случилось:
«Там удалось организоваться. 9 августа я смог собрать четырех человек, а на другом участке собралось человек 50-100, мы присоединились к ним и пошли по проспекту, постепенно нас становилось больше. В итоге разошлись, но договорились, что завтра встречаемся.
На следующий день люди стали выходить, группировались возле дома по адресу Рокоссовского, 80. Мы двинулись в центр, но нашу колонну разбили возле Восточного автовокзала. Мы разбежались, но потом собрались и решили, что останемся в Серебрянке, чтобы отвлекать на себя внимание от людей в центре города».
11 августа 2020-го Серебрянка стала одним из самых протестно активных районов города. Подключился местный колорит. Владислав вспоминает: «Как-то мы бежали по дворам от силовиков, и местная гопота была впечатлена их поведением. Она тоже вышла на улицу, поэтому сопротивление там произошло сильное».
Бохан окончил истфак БГУ, специализация — туризм и культурное наследие. А потом попал в армию. Рассказывает, что долго боролся с военкоматом, поэтому призвали его только в 24 года.
Владислав служил в Борисове, занимался техническим обеспечением. Из них, резервистов, готовили командиров отделения, и через три с лишним месяца он вышел оттуда младшим сержантом. Рассказывает, что наблюдать за иерархической армейской системой было интересно: армия — срез белорусского общества в отдельном помещении.
Этот опыт частично помогает Бохану понимать силовиков: «Примерно осознаю, что это за люди и почему нет смысла надеяться, что белорусская армия когда-то поддержит народ. Если мы посмотрим на высший офицерский состав, то там множество россиян.
У нас были занятия по идеологии белорусского государства, и их проводил русский: он служил здесь в Советской Армии и остался в Беларуси, когда Советский Союз развалился, получил белорусское гражданство и преподает идеологию. Это был интересный микс из идей литвинизма, триединого славянства и историй вроде тех, что показывают по «Рен ТВ».
Разговаривал в армии с некоторыми прапорщиками. Говорили: почему бы не остаться в армии после срочной службы? Делать ничего не надо, льготы есть, зарплата для того же Борисова неплохая. Вот их мотивация, человек с такими интересами не пойдет ни за какую идею».
Еще одно армейское воспоминание — беседа со старшим лейтенантом, у которого художник спросил: что, если с российской стороны будет военная угроза. Тот ответил: «А что нам воевать? Мы просто поднимем руки».
Многих белорусских военных, считает Бохан, интересуют высокие зарплаты российских военных, и за эти зарплаты они сдадут страну.
Художник признается, что хорошие прогнозы по ситуации в Беларуси закончились у него с началом широкомасштабного вторжения России в Украину и после «референдума» по Конституции. Если белорусам для больших протестов требовался триггер, то чем это не он?
«Думаю, война закончится консенсусом, первыми от нее устанут европейцы и американцы. Украина не сумеет за себя постоять без внешней поддержки, а Россия будет заинтересована получить хоть какие-то результаты. Что касается калиновцев, то это часть ВСУ, кто их пустит в Беларусь?
Из страны уехали сотни тысяч белорусов, и это в основном люди активные. Белорусская повестка дня в мире почти исчезла, все внимание на Украине. Население беднеет, и чем больше это будет выражено, тем больше люди будут держаться за последнее», — рассуждает Владислав.
«Рад, что не попал за решетку и вообще остался жив»
Бохан рассказывает, что начал рисовать еще в детстве. Для него это была попытка изменить реальность и совладать с несправедливостью этого мира: «Когда мне было четыре-пять лет, мы ехали из деревни в Минск, и я увидел на шоссе сбитого пса. Для моего детского сердца это было очень больно. Начал рисовать этого пса так, будто он жив и только ранен, будто его вылечили».
Потом парень оставил рисование и вернулся к нему только в 18, когда в жизни все было непросто. Глядя назад, радуется, что пережил то время:
«Мои родственники были людьми советской традиции: получишь образование, будешь хорошо себя вести — все у тебя в жизни будет. Меня готовили к утопическому, справедливому обществу, но я столкнулся с тем, что на самом деле все иначе, общество оказалось жестким и циничным.
Добавилось то, что бабушка, с которой мы жили в одной квартире, тяжело умирала от рака. А еще меня всегда учили, что, как только мне исполнится 18, смогу делать что захочу, то есть я вышел из-под тотального контроля.
Все это навалилось, и у меня снесло крышу. Когда смотрю на это в ретроспективе, рад, что не попал тогда за решетку и вообще остался жив.
Имел субкультурную юность с уличным насилием и так далее — панки, хэды, футбольные хулиганы, выяснение отношений с гопниками, между правыми и левыми».
Еще позже, в студенческие времена, парень снова пришел к рисованию, и на этот раз уже осмысленно. Как-то он готовился к экзамену по истории искусств, учил картины вместе с художниками и направлениями, в которых они были созданы. Обратил внимание на полотно «Рокко с патефоном» Ренато Гуттузо и почувствовал, что и сам так видит мир.
После сессии, вспоминает Владислав, он нашел свои старые краски и попробовал рисовать — понравилось. Потом присоединился в соцсети к паблику «АХУХУ» — «Ассоциация худших художников». Эта группировка объединяет художников постсоветского пространства, работающих в первую очередь в социальном и околополитическом направлении.
Осенью 2019 года они организовывали в Москве выставку «Осень пахана», посвященную дню рождения Путина. Бохан отправил заявку, на выставку отобрали три его работы. Чтобы посетить свою первую выставку, он поехал в Москву.
«Когда мы подходили к галерее, оказалось, что дверь у нее заварили. Там были ФСБ, полицейские — интересно! На следующий день все независимые медиа гудели об этой выставке. Это было мероприятие для своих, но силовики сделали его знаменитым.
Я тогда подумал — что-то в искусстве есть, какая-то сила, которая пугает государство. Решил, что искусство для меня будет чем-то большим, чем хобби. Так и случилось», — рассказывает Владислав.
«Учителя сами виноваты, что они такие, всегда есть выбор»
Еще с юности художник заинтересовался анархизмом. «Мы с друзьями были субкультурщиками, и как-то меня побили банхэды. Мама начала возмущаться, мол, раньше было иначе, и я начал изучать, как жили в Советском Союзе. Потом заинтересовался социалистическими идеями и пришел к анархизму. Для меня анархизм — это о личной воле и ответственности, идее равенства и равных возможностей», — говорит Владислав.
Со студенческих времен и до эмиграции Бохан работал учителем в одной и той же минской школе. Называет это приятным воспоминанием: белорусу нравилось работать с людьми, показывать некоторым ученикам, на которых другие учителя поставили крест, что они могут чего-то добиться. Вспоминает, что ученики ему доверяли больше, чем другим учителям, даже те, у кого он не преподавал, рассказывали ему секреты.
Из школы художник вынес много наблюдений, которые вдохновили на полотна и акции с учителями, а также нужные для акций коммуникационные навыки. Коллег он запомнил как винтиков системы, готовых терпеть все:
«Мне кажется, здесь есть классовая составляющая. Учителя — это в основном женщины, чаще всего в разводе, с невысоким заработком. Они понимают, что если вылетят с работы, то не смогут устроиться в другую школу, в образовании все взаимосвязано. Финансовой подушки у них нет, поэтому приходится терпеть.
Изучил эту систему и понимаю, что такие люди будут хвататься за последнее, что у них есть, так как не видят себя в другой системе. Их так воспитали. Администрация там всегда повторяет фразы вроде «система любит тишину», «ваше дело — не думать, а выполнять». Когда это повторяется десять, сто, тысячу раз, оно начинает влиять на людей».
Хотя дети и учатся в этой системе, они не поддаются индоктринации, говорит Владислав. Он рассказывает, как встречал на протестах школьников, и после этого с ним в школе здоровались даже те старшеклассники, у которых он ничего не преподавал. Чувствовалось, говорит Бохан, что они воспринимали его как авторитета.
Акции с учителями — сначала белорусскими, а потом российскими — как раз и прославили художника. По его приказу они устраивали крестные ходы, акции в поддержку несуществующего Героя России, диалоговую площадку — и, видимо, это еще не конец. По мнению белоруса, их послушание его приказам показывает, насколько система обработала людей и построила из них муравейник. Но это и показатель того, насколько система хрупкая, уверен бывший учитель.
Система убивает сама себя, говорит Владислав, и за этим очень интересно наблюдать. Как-то он провел акции в Хойниках и Ушачах, и пропагандисты начали писать о нем посты: мол, задумайтесь, кто вам что присылает! Художник удивляется: они просят задуматься людей, которых сами приучали, что думать не надо, это за вас сделает кто-то другой.
«Помню учительницу из моей школы, которая не хотела быть в комиссии, но ее якобы заставили. Началась революция и насилие на улицах, она уехала в деревню, сидела в депрессии и плакала. Вот она поплакала и снова пошла на работу, а Тарайковского и других уже нет. Кто-то потерял жизнь за этих людей, которые подписывали избирательные протоколы, а они поплакали — и жизнь продолжается дальше.
Сейчас учитель — это проводник идеологии и культа страха, а он не должен таким быть. Ученики видят запуганных учителей и могут относиться к ним с насмешкой, но такая модель поведения все равно откладывается в их голове. Жалости к ним нет. Учителя сами виноваты, что они такие, всегда есть выбор», — считает Бохан.
«Напечатал чешские доллары с лицом Тихановской и пошел раздавать»
Несколько лет назад белорус начал устраивать художественные акции. Рассказывает, что начинал с перформансов — это что-то заранее запланированное, со сценарием: «Показал перформанс на выставке в Могилеве, это была первая и единственная выставка, которую я организовал в Беларуси. Там я распял на кресте двери — они символизировали ту дверь, что была заварена в Москве во время выставки. Двери должны были искупить грехи свободных художников».
Потом у Бохана происходили спонтанные акции:
«После смерти Романа Бондаренко меня зацепило видео, как силовики разрушали мемориал на «Площади перемен». Все понимаю, но зачем вы воюете с мертвыми? Решил, что нужно зажечь такую свечу, которую ногой не собьешь. На перекрестке Малинина и Рокоссовского набросал шин и поджег, это была спонтанная акция — «Свеча памяти Бондаренко».
А когда начали говорить о кукловодах, нашел дедов чемодан, напечатал чешские доллары с лицом Тихановской, одел пальто и кожаные перчатки и взял детскую рацию. Ходил по улице, раздавал людям пачками эти «доллары» и «связывался» по рации с «руководством».
В Варшаве, кстати, скоро будет выставка Бохана.
В июле 2021-го к художнику пришли. Незадолго до этого парень сломал ногу и передвигался на костылях, возможно, поэтому ему и разрешили до суда по административке быть на свободе. За это время Бохан добрался до Украины, а потом переехал в польский Белосток.
Его спасло и то, что к задержанию Владислав готовился заранее — понимал, что такой день наступит. О том, что так может случиться, начал думать еще 12 августа 2020 года, когда непонятным для него образом люди стали склоняться к мирному протесту. Потом парень видел, как люди марш за маршем ходят с цветами, и думал, что что-то не так, и конец может быть плохим:
«Уже тогда знал, что на меня есть папка, так как ее видел один парень, которого задержали.
В феврале 2021-го мой товарищ написал мне, что они увидели у кого-то из задержанных анархистов мое фото в балаклаве и с анархистским флагом, очень мной интересовались, но тогда еще не знали, кто я такой.
В мае задержали человека, на словах полного бравады, но когда дошло до дела, скорее всего, началось сотрудничество, так как пошла целая цепочка задержаний. Я пытался организовать людей через чаты, Серебрянка, наверное, последний Минский район, который выходил на улицу. А потом я понял, что люди не хотят шевелиться, им бы все отложить до того момента, как придет какой-то дядя-триггер — и все будет хорошо. Начал делать визу».
Художник объясняет: он, как анархист, не первый день в политике, поэтому понимал, против кого белорусы вышли воевать и почему это может закончиться нехорошо. А вот большинство белорусов этого не осознавали. Владислав вспоминает, как в 2021-м слышал от людей, что им хочется выйти и погулять, как в августе.
Это его возмущает:
«Люди выходили погулять против убийцы-диктатора. Для меня это показатель, что отношение к протесту было несерьезное. Для многих это было игрой, для людей среднего возраста — попыткой вспомнить молодость, получить адреналин. Они выходили на эмоциях и чувствах, не осмысливали глубоко происходящее в стране.
В Беларуси была попытка революции, но это слово боялись произнести, видимо, до 2022 года. Меня обвиняли в том, что я «истеричка» и хочу вывести людей под автозаки, а я доказывал, что реакция пошла в наступление и если мы ее не остановим, нас всех вытолкнут из страны. Так и произошло».
Первые месяцы в Белостоке были для белоруса непростыми. Было сложно и в финансовом плане: когда подаешься в Польше на международную защиту, не можешь работать, пока твой кейс рассматривают. Приходилось искать подработки и жить на финансовую помощь от польского государства.
А еще белоруса накрыло осмысление того, что его эмиграция может затянуться. Спасением стал акционизм. «Сделал гусениц, похожих на персонажей игры Worms, прицепил к ним банки и «лязгал гусеницами» возле Белорусского консульства в Белостоке. Потом пошли другие акции — мне понравилось. И это привлекало больше внимания, чем полотна, помогало эффективнее донести свое мнение», — делится Владислав.
Бохан работает в коммунальной сфере, косит газоны, немного зарабатывает продажей своих полотен и на выставках. У него двое детей — 4-летняя дочь и 9-летний сын. И так сложилось, что он отец-одиночка. Отец-одиночка в эмиграции — драматический опыт?
Не для Владислава. «Я же не один, у меня есть товарищи, готовые помочь. Первое время казалось, что мир разрушен, но сейчас чувствую себя очень хорошо. Почему-то я сейчас счастливее, чем на протяжении последних лет. В бытовом плане сложнее, чем было, так как я привязан к детям, но душевное мое состояние поет», — подытоживает он.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬБелорусский художник заявил, что он Герой России. И заставил провести акции чествования в российских школах
Белорус прислал в российские школы приказ провести молебен. Его провели, но пришлось строго напоминать
«Дочь мечтала стать учителем истории, а сегодня мечтает уехать из страны». Родители белорусских школьников рассказали, какие планы сейчас у их детей
Комментарии
Але ён зь ліку тых, зь кім ёсьць пра што паразмаўляць, не блазен кабінэтны. Адведаю, хіба, выставу, як атрымаецца ў польшчу прыехаць