Когда-то Артемий Троицкий оценил усилия Александра Богданова (Папы Бо) музыкальной премией «Степной волк», проигнорировав маститых продюсеров постсоветского пространства.
Фото из архива собеседника
В 2020-м Папа Бо выходил на марши с диджейской установкой, запуская акцию «Музыка-оружие». Через год отсидел 3,5 месяца, получил три года химии, бежал через Россию в Грузию. Рассказал об избиениях и унижениях в застенках, поломанных ребрах и поврежденной селезенке. Позже переехал в Краков, а сейчас живет в Варшаве.
— В эмиграции я третий год, но до сих пор не испытываю ни ностальгии, ни скуки по дому. Спасло, что, уехав из Беларуси, сразу начал наводить вокруг себя движуху: как люблю, умею и без чего жить не могу.
Как и многим политзаключенным, мне дали бесплатного психолога. Но на третьем сеансе она сказала: «Удивительно, но с тобой все в порядке. Нет никаких травм, ты просто скучаешь». Дескать, начинай заниматься своими фестивалями, гастролями и тебя отпустит.
Так и случилось. У меня нет ни рефлексии, ни грусти.
— Ни разу не было момента, когда хочется под одеяло, никого не видеть?
— Стыдно, но нет (улыбается). Некоторых коллег накрыло, люди хватаются за прошлое, не могут отпустить. Сложно расставаться со своими регалиями, со своим хорошим прошлым.
Однако я как-то это перевернул: да, были классные времена в Минске, но сейчас открылись новые возможности здесь, и я в них утопаю.
— Одно дело эмиграция, пусть и вынужденная. Другое — пройти через аресты, избиения, унижение. Говорят, это навсегда с тобой и дикая травма?
— И снова стыдно, потому что та же психолог пыталась со мной это проработать на втором сеансе: «А ты злишься? Вспомни людей, которые делали плохо».
Но я оцениваю свое задержание, отсидку, коммуникацию с заключенными, системой и дальнейшие побеги — как яркие пятна на моей кинематографической биографии. В процессе побега коллега был подавлен из-за того, где и как оказался, что потерял, что не вернется, что может стать хуже. А я такие штуки воспринимаю как странный, но интересный опыт.
— Извини, но меня даже от услышанного коробило, когда ты рассказывал, что для того, чтобы ты признал вину на пыточном видео, показали презервативы, которые натягивают на дубинки. Уточнив: «Понимаешь для чего?»
— Для меня зацикленность этих товарищей на сексуальном насилии и гомотемах не нова. Я бы, наверное, иначе заговорил, если бы они засунули эту дубинку, куда планировали… Ну угрожали, ну побили, не первый раз.
Фото из архива собеседника
В уличных драках я участвовал и раньше. Для меня поломанные ребра и в принципе милицейский произвол, все их угрозы — не новость. В моменте, конечно, было страшно. Но, оглядываясь, понимаешь, что эти люди так живут и иначе с ними быть не может.
«Комната в Варшаве стала своеобразным экспериментом»
— В январе ты писал в фейсбуке, что планируешь снять в Варшаве комнату, и искал, с кем можно разделить аренду квартиры. В Минске была устойчивая жизнь, а здесь комната, незнакомые люди на одной кухне в чужом городе. И квартиру одному не потянуть…
— С финансовой и бытовой точки зрения в Минске я жил хуже, чем сейчас. Все время «Корпуса» (с 2016-го по 2021-й) мы зарабатывали на овсянку и оплату коммуналки в квартире, которую нам давали бесплатно.
Деньги в основном шли на аренду «Корпуса», чтобы «Горизонт» не забрал помещение, чтобы не отключили электричество. При этом наша команда из трех отчаянных человек находилась в постоянном движении из-за ежедневных мероприятий.
А комната в Варшаве стала своеобразным экспериментом, поскольку до того я жил либо один, либо с женщиной. В ноябре переехал из Кракова в Варшаву и подумал, что хорошо было бы снять жилье с местными, чтобы наладить новые контакты. Живу сейчас с поляками из креативной индустрии.
«Живу без стабильного заработка»
— Насколько в финансовом плане новая жизнь отличается от того, что было в Минске? И на что тебе хватило денег от персонального сбора на Байсоле после побега из Беларуси?
— Жизнь, конечно, сейчас дороже. Но, как и в Минске, сегодня я живу без стабильного заработка. Живу с культурных проектов, была стипендия, получаю гранты на реализацию мероприятий, где учтены мои гонорары как продюсера и менеджера. Плюс гонорары с выступлений, организованных при моем участии.
Фото из архива собеседника
В месяц доход впритык с расходом. Но я еще плачу алименты, поддерживаю Русю и нашу дочь. Плюс проекты, в которые пока нужно вкладывать из-за отсутствия финансирования.
Помощь Байсола была важной, первые месяцы я смог снимать жилье и существовать. На двоих с коллегой, с которым мы бежали из Беларуси, за пару месяцев нам собрали около 4 тысяч евро.
Но поддерживали и другие. Например, немецкие исполнители, под музыку которых на маршах кричали «Как ашчушчэния?», устроили аукцион, продав концертный мундир за 5 тысяч евро. Эти деньги пошли на наш побег из Беларуси.
— Ты когда-то рассказывал мне, что везешь «Серебряную свадьбу» к Вячеславу Полунину во Францию, он их большой поклонник…
— Да, и Полунин поддерживал, многие. И из Европы, и российский андеграунд. Деньги вытекали на передачи и адвокатов.
— Ты говорил, что коллег накрыло в эмиграции. Как поддерживаешь?
— Я настаиваю на походе к психологу. Главное не говорить: «Все будет хорошо, перестань». Подтягиваю Феникс (оказывает психологическую помощь политзаключенным) для тех, у кого не очень с деньгами. Первые несколько сессий проходят бесплатно. Важно, чтобы человек экстренно мог начать терапию. Советую ретриты для восстановления и переключения.
«Хотел стать учителем белорусского языка и литературы»
— Ты ведешь соцсети на белорусском языке. Не слышала, чтобы раньше на нем разговаривал…
— Я учился в БГУ на белорусской филологии, хотел стать учителем белорусского языка и литературы. В школе это был любимый предмет, а я — любимый ученик.
Я был юным белорусским поэтом, посещал районные слеты, литературные кружки в музее Богдановича. Школьникам ходил на подпольные концерты Соколова-Воюша, в офис «Молодого фронта», полюбил белорусский рок, «Рок-коронацию» и газету «Навінкі».
Поэтому и пошел на филфак, ожидая увидеть выпускников лицея Коласа, единомышленников. Оказалось, те поступали на журфак или истфак, а на филфаке учились девушки из провинции. Я оказался единственным парнем среди 70 девушек.
Но после Площади 2010-го у меня произошло разочарование, и я вышел из Общества белорусского языка. Это было юношеское, мне показалось, что все бессмысленно. «Нас побили, мы пешки, и это не изменится». И начал заниматься группами вне белорусскоязычного контекста.
— Сегодня с теми группами общаешься? С «Серебряной свадьбой»?
— Мы с Бенькой активно общаемся, пытался снова поработать их тур-менеджером и концертным директором, когда они в прошлом году выпустили альбом. Сделали масштабный тур и около 27 презентаций.
Фото из архива собеседника
Но понял, что давно это перерос. Много возни, а я уже привык рулить концепцией процесса, а не проверять, опубликовал ли в локальных чатах организатор из Лодзи афишу. Но продолжаю помогать. 3 мая у Беньки сольник в Варшаве, а 4 и 5-го — детский спектакль.
— Ты говорил, что после пережитого стал более расслабленным, спокойным, но и более жестим. А через 10 лет хочешь быть реабилитированным и вернуться в Минск. Расскажи о главном страхе на сегодня.
— Это и есть мой главный страх. Что такое время не наступит, что будет только хуже. Наступит ли момент, когда я буду уже настолько оторван от Беларуси, что мне туда и не захочется, даже если реабилитируют.
— У тебя вообще были ситуации, когда уныние, печаль и безнадежность? Или ты всю жизнь будто на антидепрессантах?
— Раньше был юношеский максимализм и страх поражений. Спасали постоянный круговорот событий и чрезмерная ответственность за коллег и подопечных.
У каждого есть черные полосы, когда кажется, что все против тебя. Но если совсем хреново, главное помнить, что это не навсегда и скоро отпустит.
