«У людей в Беларуси нет оружия? Поможем». Командир полка Калиновского рассказал о силовом сценарии, претензиях и усталости

«Есть определенная проблема в каком-то очень оптимистичном отношении к России. Мол, она слабеет, а я бы так не сказал»

— Со дня конференции, которую организовал полк, прошел уже месяц. На мероприятии итоговый меморандум и «Адозву да вольных народаў свету» подписали не все. Как идут дела сейчас?

— Еще Офис Тихановской и Кабинет не подписали. Но к нам присоединился ряд других структур.

— Почему полк решил взять на себя инициативу и провести объединяющую конференцию? Вы не видите каких-то действий от других демсил?

— Видим-видим. Просто к нам тоже запросы идут. Есть определенные претензии: «Ой, а почему они не объединятся, ой, а почему-то они закрылись и никого не пускают». Вот, пожалуйста, все, кто мог, приехал — разные демократические силы, разные взгляды. Я рад, что это произошло. Пусть и есть недоразумения, я уверен, что мы придем к общему взгляду на тот самый план, что нам делать дальше. Лично я хочу, чтобы белорусы объединились. Я девять лет живу в Украине и страшно скучаю по Беларуси. Я хочу, чтобы освобождение нашей страны произошло. Хочу увидеть свои улицы, дом, садик, школу. У меня есть эта боль, да. И у многих белорусов она тоже есть. Поэтому давайте не будем бросать друг в друга камни.

— На конференции в Киеве белорусские демсилы все равно ссорились и выражали недовольство.

— Я смотрю на это, как ни странно, нормально, потому что понимаю, что теперь разномастная команда собралась. И у каждого есть свое мнение. Но в спорах рождается истина. Мы сейчас через них пройдем. И я надеюсь, что придем к одному общему плану, к одной общей мысли. Просто время летит очень быстро, и хотелось бы, чтобы все это тоже очень быстро решалось. Ведь некоторые вопросы на конференции реально задавались несвоевременно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ситуация такова, что война идет и никуда не делась. Это самый актуальный вопрос. И помощи ощутимо меньше.

— Белорусы начали меньше помогать добровольцам?

— Не только белорусы. Помощи в принципе стало меньше. Если сначала она шла по нарастающей, то сейчас мы наблюдаем волны: то стабильность, то провал. Война должна быть всегда актуальной.

Люди начинают: а давайте политическое представительство, еще что-то. Мне очень тяжело это слышать. Знаю, что где-то должны быть вот эти договоренности относительно определенных вещей, с определенными людьми. Но я понимаю, что ребята сейчас в окопах. Их обстреливают. Там очень сложно думать о каких-то договоренностях и какой-то политике вообще. Просто дайте пикапы, дроны, пули, оружие, адекватную ротацию и отдых. Все. Тогда мы сделаем свое дело. Хотя бы не дадим врагу дальше продвинуться.

Еще есть определенная проблема в каком-то очень оптимистичном отношении к России. Мол, она слабеет. А мое мнение другое — я не скажу, что Россия слабеет. Нет такого, не чувствуется. Они держатся, укрепляются, учатся. Глобально держатся. Не стоит надеяться на то, что «рашка» — это какие-то неадекватные неандертальцы-дикари. Это не так. Они реально могут держать сопротивление, фронт и еще, наверное, наступать. А нам нужно к этому готовиться.

Когда началась полномасштабная война, я сразу сказал: она продлится минимум пять лет. Минимум. Да, сначала все очень быстро происходило. Но я понимал: придет время, когда они закрепятся, будет вроде АТО-2. И на этом фоне нам важно не быть теми белорусами, которые устраивают, как говорят, «бульбосрач».

— Вы подписывали итоговые документы конференции от полка. У вас появились персональные политические амбиции?

— У меня лично?

— Да.

— Я никогда не думал об этом. Я не вижу себя политиком. Но мне говорят: у тебя есть способности. Поэтому, если будет нужно, — возможно.

Павялічыць

«Коктейли Молотова они не будут воспринимать, биты, палки — это все для них смех»

— В меморандуме конференции 29 ноября было сказано, что демсилы должны будут выработать стратегии по освобождению Беларуси. Как идет эта работа?

— Сейчас создана группа, к которой мы присоединим наши новые силы, подписавшие документы. Она как раз и занимается разработкой стратегии освобождения Беларуси. Стоит понимать, что сам вопрос стратегии очень непрост и может занять какое-то время. Мы должны учесть мнения всех наших сил. Поэтому процесс идет, а мы контролируем это.

— Считаете ли вы реальным силовой сценарий освобождения Беларуси на сегодня? Все же добровольцев в Украине несравнимо меньше, чем военных в Беларуси.

— Смотрите, силовой сценарий рассматривается не как основная цель. Мы должны иметь оружие, чтобы был фактор давления. Мы, к сожалению, должны заставить власти бояться. Если есть оружие и ты выходишь даже на те же переговоры, то тебя будут слушать. С этой властью по-другому нельзя. Тебе же даже слова не дадут сказать — убьют, покалечат и так далее. Поэтому у нас должна быть защита. Это во-первых.

А во-вторых, если определенные наши предложения не будут выслушаны, мы будем вынуждены действовать по-другому. Показать свою целеустремленность и серьезность. Коктейли Молотова они не будут воспринимать, биты, палки — это все для них смех. Вы же видите, что уже создаются специальные отряды против калиновцев, видите их отношение.

— Как думаете, в случае силового сценария Беларусь ждет гражданская война, которой может воспользоваться Россия?

— Не думаю, что так будет. Даже самые провластные, даже лукашисты, думаю, будут стоять в стороне, потому что мы увидели в 2020-м, у кого было большинство. Также важно понимать, что, если будет борьба белорусов за свободу изнутри, если будут видны определенные действия, это заставит власть менять путь.

— Но внутри у людей нет оружия.

— Поможем (смеется).

— Украина не будет против?

— Конечно, украинцы вряд ли сейчас будут воевать с Беларусью. Их тоже можно понять — второй фронт не нужен. Но вместе с тем сейчас даже тезисно депутаты украинские говорят: делайте, действуйте — мы вам поможем. Они не хотят нас подталкивать. Потому что очевидно, что белорусы — хозяева своей страны, мы должны сами решать. А там уже… Кто поймет, украинец или белорус (смеется).

— Летом, во время мятежа Пригожина, вы записали видеообращение, в котором заявили, что внутри страны «есть большой резерв, который готов освобождать Беларусь». Вы каким-то образом с этими людьми работаете?

— Да, у нас есть резерв, есть планы его подготовки. Некоторые люди просто ждут момента.

— Белорусские военные с вами пытались связываться, держать контакт? Говорили, что поддержат в случае чего?

— Да, конечно. Была волна запросов, когда россияне начали переходить в плен. Тогда написало много тех, кто хотел знать, что делать, как сдаваться, если их вдруг повезут воевать. Ну и сейчас мы сотрудничаем с некоторыми, чтобы располагать определенной информацией внутри белорусской армии. Чтобы делиться с разведкой.

— Как вы оцениваете, много ли людей в белорусской армии, которые могут вас поддержать?

— Я думаю, 70−80 процентов — это те, кто не хочет участвовать в войне в Украине. Тех, кто готов поддержать?.. Конечно, меньше. Но нужно учесть еще процент тех, кто не хочет вообще нигде участвовать. Такие «я просто постою», а они там что-то думают, сейчас повесят другой флаг, я буду под другим флагом. Поэтому… Думаю, минимум 50 процентов точно поддерживает нас.

— Следили ли вы за реакцией белорусской пропаганды на конференцию? Следите ли вообще за тем, что про полк снимают на ТВ?

— Я лично не успеваю в последнее время прямо следить за новостями белорусского телевидения. Но до меня доходят некоторые реакции пропагандистских СМИ. Как Азаренок бесился, как захлебывался пеной, как пытался сказать все возможные и невозможные плохие слова. Я с юмором отношусь к ним. Не воспринимаю всерьез. Обо мне там однажды целый выпуск сделали. Там мой портрет был на дверях биотуалета (смеется). В общем, мне понятна политика лукашенковских СМИ. У них задел на одно — очернить нашу работу, оплевать, запачкать словами, потому что другого они не могут. А для нас это значит, что мы на правильном пути. Своими действиями мы держим режим Лукашенко в тонусе.

Павялічыць

«Что только обо мне не говорили, в чем только не обвиняли»

— Добровольцы часто критикуют штаб и руководство полка…

— (перебивает) Давайте про штаб. Само название «штаб» звучит так, будто это какой-то вымышленный персонаж. Я уже слышал, что даже паблики какие-то о нем есть. Я думаю, это может быть целенаправленной работой спецслужб. Или просто работой против полка, которая делается за большие деньги. Для меня существование таких вещей — подтверждение, что мы идем в правильном направлении.

Сначала было тяжеловато слышать сплетни о полке, а теперь я уже привык. А что делать. Сплетни будут всегда, что бы ты ни делал, добро или зло. Ты тут живешь девять лет идеей Свободной Беларуси, а у тебя находят одну ошибку…

— Какую?

— На одной из задач — такие вещи случаются — со мной отсутствовала связь, потому что свою рацию я передал другому воину. Связи не было какое-то время, что привело к определенным плохим мыслям обо мне — что со мной что-то случилось — и вопросам, куда я пропал. Как раз по этому поводу я собрал людей, рассказал всем воинам, как все было. Я в принципе собираю людей на дебрифинг, разбираю свои ошибки. Потому что я тоже человек. А тут делают целый сайт, на котором рассказывают, что Кит что-то там не так сделал, добавляют к правде ложь… Понимаете, я ориентируюсь на адекватных людей, которые подойдут и спросят, так это или не так. Пока до меня еще никто не дошел, чтобы задать вопросы или обвинить меня в чем-то в лицо.

— Одна из частых претензий к руководству полка — деньги. Так, боец Денис Ваўкалак Урбанович подозревает руководство в мошенничестве, что полк для вас — бизнес, в том числе по перепродаже машин.

— Что только обо мне не говорили, в чем только не обвиняли. Так давайте поговорим обо мне. В 19 лет я в Украине начинаю свою взрослую жизнь. Сейчас мне 28. Что я девять лет делаю? Азовское движение, околоазовское движение, белорусское добровольческое движение, полномасштабная война — снова движение, белорусское. Где в этом периоде я мог найти силы на создание бизнеса? Хотел бы, но не смог. И знаете что? Мне самому даже немножко обидно, что я не успел сделать себя как еще и такого, знаете, успешного мужчину, у которого есть своя квартира или еще что-то. У меня ничего нет. Я говорю честно, как есть. Ни квартиры, ни машины. Только мотоцикл. Об этом все знают. Поэтому когда мне говорят про мешки с золотом, с деньгами, про квартиры, я на это не реагирую, понимаете? Каждый может опять же подойти ко мне, поговорить. Да что ходить, откройте реестр (у меня есть гражданство Украины) и посмотрите имущество, которое у меня есть в Украине. На кого-то другого я могу что-то оформить? Да у меня нет никого, я разведен. Это же все очень быстро можно перепроверить.

При всем уважении к Денису Урбановичу (я был его ротным, когда мы все только начинали), нынешняя ситуация — это больной человек. Если вы думаете, что мы не пытались с ним разговаривать, вы ошибаетесь. Были даже предприняты определенные шаги, чтобы его вывести из состояния войны и отправить на отдых. Но этот человек просто нездоров. Конструктивный диалог невозможен. Если он пройдет лечение, если сам захочет поговорить, мы будем с ним разговаривать — я не какой-то дикий человек. Я очень много уже прожил в Украине, и мне каждый белорус, кроме спецслужб, как родной. Зная проблематику некоторых людей, я просто становлюсь на их сторону. И не злюсь. Пусть мне это даже боком выйдет. Надеюсь, потом, когда Ваўкалак вылечится, он пожмет мне руку и все будет хорошо.

Что касается финансов и отчетности, то я могу провести представителя в наш штаб, вам дадут папку расходов — изучайте. Приходите и смотрите.

— О деньгах говорил и боец с позывным Хмель. Он обвиняет полк в том, что из-за него не получил компенсацию за ранения. Мол, его заставляли платить десятину. А когда он не захотел, то отказали в помощи с документами о ранении.

— Деньги, которые ему за ранение должна была выплатить Украина, с трудом получают даже сами украинцы. И нет ситуации, когда мы каким-то образом не даем это сделать. Их выплачивают по своему усмотрению. Тут вопрос в принципе странно поставлен. Полк не должен был давать средства. Средства должна была отдать Украина. Потому что мы как подразделение стараемся помочь воинам, когда они проходят лечение или после лечения, просто своими силами, если у нас есть средства. Насчет десятины — это не принудительно. Никто не мог заставить его это делать. Десятина — это добровольческий взнос, которым закрывается вопрос как раз поддержки раненых воинов, их лечения и поддержки родственников погибших. И если добровольцы не хотят скидываться, это их личный выбор. Но тогда нужно понимать, что и на помощь от полка не стоит рассчитывать.

— Еще есть претензия, что руководство не участвует в боевых выездах.

— Ну вот я недавно приехал из Купянска. Честно, там очень тяжело. Парни — молодцы, конечно, но ситуация очень тяжелая.

— Кроме вас, остальное руководство полка ездит на боевые? Потому что опять же Урбанович говорит, что большая часть полка находится в Киеве.

— Да, конечно, ездим. Это тоже можно проверить.

— И Вадим Кабанчук, и ваши заместители Микола и Ваниш?

— Они могут сами ответить, ездят или нет.

Павялічыць

«Почему воины уходят? Потому что не находят общего языка по ведению и видению работы подразделения»

— На BYSOL появился сбор для подразделения «Танго-Ромео», которое раньше было частью батальона «Волат», а теперь — часть «Иностранного легиона». Они утверждают, что были разногласия с руководством полка. Раньше отделился «Тэрор». Что произошло, почему парни ушли?

— Почему воины уходят? Если просто и кратко — потому что не находят общего языка по ведению и видению работы подразделения. Вопросы могут быть разные: не хотим делать это или хотим делать по-другому. Парни просто небольшим коллективом собрались и решили, что им, например, будет удобнее с другими вести работу. Они решили, что будут не в рядах белорусского подразделения, а в рядах украинского. Не так давно я был на секторе в Купянске и виделся с этими парнями. Мы поздоровались и пожали друг другу руки. Стояли на одном секторе, на одних позициях и делали общее дело — уничтожали врага. Поэтому объединяемся и работаем в одном направлении.

— До этого, как мне известно, из полка окончательно ушел бывший омоновец Павел Кулаженко, также об уходе заявила командир парамедиков Анастасия Махомет. Почему так происходит?

— Насчет Павла Кулаженко. Это медийный человек, которого вы отдельно можете спросить. У меня с ним нормальные отношения. У меня вообще нет врагов. Я всех белорусов уважаю. Поэтому про Пашу могу сказать, что это его выбор, а почему он сделал так — надо у него спрашивать. Я уважаю его как воина и в принципе как человека. Насчет Север тоже — это медийный и открытый человек. Советую вам лично у нее спросить.

— Многие бойцы говорят, что несогласных с чем-то в полку отправляют на полиграф. Это правда?

— О боже. Да я сам трижды проходил полиграф.

— А для чего это делается?

— Если есть сомнения у властей Украины. Это во-первых.

— То есть это не ваша инициатива?

— Например, если человек делает какую-то странную работу, так сказать, против полка, я думаю, мы можем наших друзей из ГУР попросить просто задать ему вопросы. Это не похоже на пытку. Это просто разговор. Есть целый ряд вопросов. Сотрудничаете со спецслужбами? Отвечает «нет», а тут оп — и неправда.

— Столько претензий выливается на полк за все это время. Почему вы не выйдете в тот же, например, YouTube и по полочкам все не разложите?

— Когда все это началось, я придерживался такой же мысли и предлагал говорить правду. На что команда ответила, что мы просто погрязнем в объяснениях. Как говорят, не спорь с дураком, потому что он победит тупостью. Ты ему аргументы, а он говорит, что это не аргументы, а х*рня, потому что я вот знаю. А фактов не приводит. Ну и люди, которые читают новости, должны сами думать, что они читают. Где факты?

— Есть ли какие-то новости о пленных Яне Дюрбейко и Сергее Дегтеве?

— Пленные — это наша боль. Они в общих списках на обмен, которые есть у ГУР. Последняя информация была, что их видели живыми и все с ними как будто хорошо. Еще дает надежду то, что их не используют как цирк на белорусском телевидении, а значит, их не передали в Беларусь. Потому что если бы это случилось, думаю, пропаганда уже что-то с ними сделала бы. Есть надежда, что их просто держат как узников. Надеемся, что настанет время и их освободят.

— Многие белорусские военные пострадали на войне. Есть ли помощь от Украины таким воинам?

— У нас есть своя патронажная служба, которая полностью занимается вопросом реабилитации воина с момента, когда он вышел из травмы, до его полного выздоровления. Но есть определенные проблемы, с которыми сталкиваются сотрудники этой службы, — непонимание некоторых украинских руководителей. Там странные ситуации бывают, но мы стараемся как-то все это решить. Есть фраза, очень подходящая к этой проблеме. Кроме белоруса, другой белорус никому не нужен.

— То есть наши добровольцы не уравнены в таких правах с украинцами?

— Не уравнены абсолютно. Как я и говорил, даже с выплатами бойцам ВСУ ситуация очень тяжелая. Например, если у тебя нет времени и определенного характера, чтобы пойти и покачать права за себя, тебе просто могут не дать выплаты. Твои заслуженные, за ранение или за что-то еще. Сложно. Сейчас Украина тоже переживает определенные периоды кризиса. Это каждый должен понимать. Сейчас тяжеловатая ситуация. Но если вы чувствуете дно, это значит, что сейчас оттолкнетесь — и будет подъем.

— Есть ли проблема с пополнением?

— Нам всегда не хватает людей. Люди — это самый ценный ресурс. Но у нас и в прошлом году было меньше людей зимой. Потому что это всегда тяжелые условия для войны. Суперпроблемы как таковой нет. Есть определенные моменты, но мы над ними работаем. Я думаю, в скором времени будет результат. Возможно, я смогу поехать в Польшу с каким-то туром. Пообщаться с людьми, встретиться. Возможно, замотивирую кого-нибудь.

А так… чувствуется определенная усталость.

— Усталость от войны испытывают не только воины, но и все остальные. Что вы могли бы сказать им?

— Во-первых, когда мы говорим о белорусах, то в основном они приехали в Украину, чтобы потом ехать в Беларусь и спасать свою страну. Да, они понимают, что сейчас в Украине война, и пока она не закончится, мы не можем что-то активное делать для нашей страны. Во-вторых, устают все, к сожалению. Но тут стоит понимать вот что. Знаете, когда под Киевом стояла армия врага, там было не до усталости. Я всегда думаю, что будет, если все устанут одновременно и просто отойдут от фронта. Еще вспоминаю о тех, кто уже, к сожалению, не с нами. О силах, которые мы вложили во все это движение. Стоит понимать, что это новая история, которую мы все же должны довести до конца. Этот путь начат, его нужно только завершить.

Могу дать совет. Люди устают, потому что не находят команды. Так часто бывает, что человек делает много работы: одну, вторую, третью, четвертую. Нужно создавать команды и делегировать обязанности. А себе давать отдохнуть в определенный момент, чтобы не оставаться в войне навсегда.

— Вы даете себе возможность отдохнуть?

— (смеется) Не сейчас.

• 56
• 0
• 8
• 2
• 3
• 7
• 13
• 0