«Посадили, но убивать зачем?» Андрей Ашурок — о годе без своего брата Витольда
Год назад Витольд Ашурок, политзаключенный из западнобелорусской Березовки, умер в колонии при непонятных обстоятельствах. Родным сообщили, что у узника остановилось сердце, но ведь раньше он на сердце не жаловался, да и повреждения на теле мало соотносились с версией про остановку сердца.
Вместо того, чтобы сообщить правду о смерти Витольда, Следственный комитет возбудил уголовное дело против тех, кто скандировал «Позор!» на оглашении Ашурку пятилетнего приговора. Среди подозреваемых оказался младший брат Витольда Андрей, который со временем был вынужден уехать из Беларуси в Польшу.
Каким был Витольд, легенда Березовки, что сейчас с уголовным делом и как его семья живет дальше?
«Он знал, чем все может закончиться, и не сдался»
«Наша Ніва»: Беседуем с вами за пару дней до годовщины по Витольду. Что чувствуете перед этим днем?
Андрей Ашурок: Жалею, не то слово. Все стоит перед глазами, якобы вчера это было. Есть и боль, и обида, и ненависть к этим чудовищам, но ничего не поделаешь. Единственное, что можем сделать, — это помнить, что говорил [Витольд], как жил, потому что человеком он был все-таки умным. Следует справить мессу, помолиться за него и за всех убитых, за всех сидящих.
Начиная с этого года, 21 мая — День политзаключенного. У нас 1200 тех, кого признали политзаключенными, а сколько их сидит по другим статьям! Причина этого — то, что люди вышли на протест и делали свое дело, делали его ради себя, друзей, ради государства и народа.
Мнения противоречивы, но назад уже ничего не вернешь. Никто не думал, что так все закончится с Витольдом. Посадили, но убивать зачем? Вот с кем имеем дело — с банальными убийцами.
«НН»: Каким сейчас чаще упоминаете его?
АА: трудно сказать, ведь мы с ним прожили всю жизнь вместе, многое вспоминается. Помню, как были молоды, как он у меня был свидетелем на свадьбе — брат все-таки! Вспоминаю и протесты. Меня не было на протестах в Лиде, так как мы с друзьями устраивали протесты в нашей Березовке, у нас все тоже кипело. Витольд нас приглашал в Лиду [на протесты] — мол, как это Березовка не приедет? Но кто тогда останется в Березовке? Тогда он мне часто звонил ночью, когда в Лиде протесты заканчивались: приедь за мной, браток! И я ехал за ним, мы говорили, строили планы.
Помню также, как ездил к нему в тюрьму на свидание, было это в феврале прошлого года. Никто же не думал, что последний раз видимся. Все как будто было хорошо, нормально себя чувствовал, планы у него были. И все знали: не досидешь ты эти пять лет! Но не думали, что будет так.
«НН»: Вы были с ним близки?
АА: Более чем близки! Но все-таки мы ребята, и, когда были молоды, пару раз могли друг другу и в лыч дать. Какой же ты брат, если с братом не подрался?
Когда мои дети были маленькие, моя жена рассказывала им историю про два пальчика. Говорила, мол, вы — два брата, два пальчика, и где один пальчик, там и другой. Посмотрите на вашего отца и на дядю: где бы они ни были, они всегда вместе и друг другу готовы помочь.
Эта история характеризует, насколько мы были близки. Даже когда уже выросли и поженились, и у каждого были свои дела, все равно звонили друг другу, пили вместе кофе, и я знал, чем живет Витольд. У нас была тесная связь.
И я бы сказал, что это якобы не палец отрубили, а руку оторвали, по живому, больно. Есть такое нелепое выражение, что время лечит, но это все ерунда, мы просто привыкаем [к потере]. Его нет в живых, и это факт, а против фактов не попрешь.
Как подумаю о том, как это все было, как били и пытали, так иногда и слеза пройдет. Зачем это все? Он же знал, чем это может закончиться, и не сдался, сделал свой выбор. Мы не видели, что там было [в колонии], но, когда придет время, все узнаем. Будем знать, кто там был, что и как делал каждый и почему они это делали. Ведь смотря по тому, в каком состоянии отдали тело, трудно сказать, какие страдания он перенес.
«НН»: Вы верите в то, что мы действительно когда-то узнаем всю правду?
АА: Однозначно. Конечно, это для меня уже личное, но и много людей заинтересованы в том, чтобы найти этих убийц, которые пытали его, да и не только его. Пока не пришел надлежащий момент, собирается информация [по делу]. Все-таки мы живем в 21 веке, и за каждым человеком и событием идет информационный след — или бумажный, или электронный, у любого преступления есть свидетели. И сейчас то время, чтобы всю эту информацию просто аккумулировать. А когда придет время, все будет предано огласке, и это будет готовое уголовное дело.
«НН»: Можете назвать самый трудный момент за этот год?
АА: Я помню этот момент, это было 25 мая прошлого года. На каталке вывезли тело. Вот он, лежит с забинтованной головой, а возле него стоит товарищ в жилетке и улыбается. Говорит: «Простите, мы замотали ему голову, мы случайно ранили тело, когда доставали его из холодильника». Кому ты это говоришь?
Это был момент беспомощности. Хочется, когда видишь это, как-то им сразу отомстить, но ты не можешь это сделать, ведь тебе еще нужно его привезти домой. Вот это был самый трудный момент, а к остальному уже привыкаешь.
«Мы отшучивались, что сейчас не 1937 год, но немного ошибались»
«НН»: Каким был Витольд в детстве?
АА: Это был генератор идей, что-то прочитает — и говорит, что хорошо было бы это сделать. Позже он придумал сплавляться по Неману, эта идея всем понравилась, и мы сплавлялись десятки лет. Но, если говорить о детстве, то во втором или третьем классе он вычитал в учебнике по географии, что если выкопать яму между двух холмов, то докопаешься до воды, будет так называемая артезианская скважина.
Тогда мы собрались и детскими совками выкопали ему глубиной в три метра, но до воды так и не докопали. Помню, как друг друга на веревке опускали, чтобы копать, доставали из ямы землю ведрами и думали, что уже скоро будет вода, но ничего не получилось.
«НН»: Ваш брат с самого детства проявлял интерес к родному языку и истории?
АА: Историю мы с ним оба любили еще с детства, мы вообще хорошо учились в школе. Помню, закончили как-то учебный год на отлично — я тогда закончил первый класс, а Витольд — третий. Нам на линейке дали почетные грамоты, и я помню, какая мать довольная была, когда шла с нами домой.
А вот любовь к белорусскому языку пришла к Витольду уже позже, это был его основательный выбор. Сначала Витольд не хотел вступать ни в какую партию, считал, что это не его. Но после площади в 2010 году он отсидел 12 суток, 31 декабря 2010 года я его забрал с Окрестина. После Нового года он подал заявление, чтобы вступить в БНФ, потихоньку начал изучать белорусский язык и потом полностью на него перешел. У него здорово получалось на нем говорить, и мне стыдно, что я его так хорошо не знаю.
«НН»: Были у него интересы, не связанные с белорусскостью?
АА: Имел большую тягу к путешествиям, к активному туризму. Каждый год мы строили новый корабль и сплавлялись по Неману. И это был не просто плот! Самый большой из наших кораблей был 15 метров в длину и 4 — в ширину, имел две палубы. Строили планы, что стоило бы уже перекинуться на другие речки, для начала хотя бы на Припять, но отложили это на будущее.
«НН»: Как вы и другие его близкие относились к его заинтересованности политикой?
АА: Хорошо. Мать волновалась, но она — ребенок войны. Она родилась в 1938-м, видела войну и большевистское угнетение и всегда говорила: «Дети, не лезьте, потому что эти закатают вас в асфальт!» Мы отшучивались, что сейчас не 1937 год и никого не закатают, но немного ошибались.
Я относился к его участию в политике позитивно, потому что мы оба такие. Тем более что у него получалось, он имел должный кругозор и ответственность за людей, а мы с друзьями были готовы помочь. Подписи собрать, программу объявить? Легко!
Витольд был более чем уважаемым человеком в Березовке. Как-то он баллотировался в местные советы, конечно, «проиграл». Я тогда был наблюдателем на выборах, так такого цирка я не видел. На участке было 1619 избирателей, за все время туда пришло 488 человек. Так они дописали еще 632 человека, что якобы голосовали, и в итоге выиграл какой-то товарищ из Минска, из МВД.
Если бы его не убили, считаю, Витольд вырос бы с регионального лидера до политика республиканского масштаба. Это было видно и слышно по его планам, по тому, как он говорит. Он никогда не повышал голос, говорил негромко, но убедительно, и попробуй с ним не согласиться!
Я был сторонником более радикальных мер, но он и меня как-то убедил. Говорил, мол, Андрей, у нас же мирный протест, давай не будем думать о пулемете. В итоге били не мы, а били нас, к сожалению.
«НН»: Вы упомянули большевистский гнет. Ваша семья тоже от него пострадала?
АА: Насколько знаю, да.
Когда в 1939 году в Березовку зашли советы, они, как положено, всех ограбили. У бабушкиной семьи забрали две лошади и четыре коровы, у деда нашего забрали два табуна лошадей — семья была очень состоятельная.
Витольд интересовался тем, что дальше было с нашей семьей. Кажется, прадед был где-то замучен, но не успел расспросить у брата подробности. Бабушка же наша очень боялась большевиков и говорила, что от них ничего хорошего не будет. Мол, они воры и лучше к ним не лезть, потому что убьют. Да и мать наша всегда считала, что коммунисты — это зло, коммунист — не человек.
С большевиками мы с Витольдом никогда не дружили, я вообще умудрился не вступить в комсомол. Причем они же заходили в Березовку дважды — сначала в 1939-м, а потом в 1944-м.
Наша бабушка как-то сказала нам, когда мы уже были подростками, что первые большевики понравились ей больше, чем те, что пришли в 1944-м. Кажется, Витольд спросил у нее, чем же они были лучше. Ответила: «Знаешь, они быстро пошли».
«НН»: Есть что-то, чему Витольд вас научил?
АА: Трудно сказать, потому что мы росли и учились жизни вместе. Скорее, друг друга чему-то учили, но разве что он меня научил держаться и идти до последнего. Он говорил: «Никогда не сдавайся!». Я и сам это знал, но, скорее всего, он меня в этом убедил, он и сам не сдался.
Ужасно представлять тот момент, когда ты знаешь, чем для тебя все закончится, и не сдаться. Дай Бог не быть на этом месте, ведь никто из нас не знает, какой выбор сделаем мы. Он свой выбор сделал, поэтому и легенда. Он пример того, как надо не сдаваться, поэтому и мы не имеем на это права.
«Когда Витольда хоронили, приходили попрощаться даже те, кто был против него, потому что уважали»
«НН»: Как вы устроились в Польше?
АА: Честно говоря, хорошо. Первые пару месяцев провел в Варшаве, потом перебрался сюда, на побережье Балтийского моря. Ко мне перебралась жена, и здесь, недалеко от Гдыни, образовалась у нас сильная Лидская община из девяти человек. Живем в курортной деревне, хотя на побережье все деревни такие. Устроился на работу, занимаюсь стройкой. Места нам с женой хватает.
«НН»: Чем сейчас живет ваша родная Березовка?
АА: Здесь нужно смотреть на то, как живет вся наша страна. Вокруг один террор, и тебе не нужно ничего делать ради того, чтобы быть задержанным, получить сутки или уголовный срок, все сделают за тебя. Достаточно того, что ты хоть раз попал на кадры в марше в Березовке два года назад или что просто пришла твоя очередь. Люди, как и по всей стране, верят, что все изменится, пытаются что-то делать в тех опасных условиях. Мне рассказывали, что в Березовке стараются поддерживать политзаключенных, отправляют им передачи.
Люди держатся. С кем не говорю, все злые на власть и систему, но это хорошие белорусы. Они помогают друг другу, поддерживают тех, кому плохо.
«НН»: В Березовке помнят Витольда?
АА: Конечно! К сожалению, это уже не просто бывший житель нашего города, это легенда. Его самого все знали, и однозначно все знают, что с ним случилось. А еще знают, что у него не просто остановилось сердце, как объявили официально. Когда Витольда хоронили, с ним приходили попрощаться даже те, кто был против него, потому что все равно уважали. Это был достойный, честный человек, который никого не обманул. Придет момент — точно поставим Витольду памятник в Березовке.
«НН»: Как сейчас держится ваша мать?
АА: Она уже в очень зрелом возрасте, 13 мая ей исполнилось 84 года. Кажется, она осталась одна, но в тоже время вокруг люди. К ней постоянно ходят, посещают. Она сама ходит то в церковь, то в костел — ведь она сама православная, а Витольд был католиком, и там встречается с людьми, говорит с ними. Также занята тем, что ухаживает за нашим домом и собакой.
Мать сама не дружит со смартфонами, но, как к ней приходят, мы созваниваемся. Тяжело, но, как она сама сказала, я держусь, я вас дождусь.
«НН»: На чем закончилась проверка по факту смерти Витольда?
АА: Прошел уже год, а никаких результатов нет. В Могилеве есть такой подполковник Стариков, который вел эту проверку, и мы с ним договаривались, что каждую пятницу я буду ему звонить и он мне будет рассказывать, как идет проверка. Я так и делал, и каждую пятницу он мне сообщал, что ничего не может сказать, так как еще не закончены какие-то экспертизы.
6 августа прошлого года, когда мне это все уже надоело, я ему задал много неудобных вопросов, и после этого Стариков перестал снимать трубку. Я отправил запросы о ходе проверки в прокуратуру и в Следственный комитет в Могилеве. Из прокуратуры пришла бумага, что они перенаправили мой запрос в Генеральную прокуратуру. Что касается Следственного комитета, то оттуда пришла бумага, подписанная тем самым Стариковым, что я не имею права получать информацию по делу. Мол, я не мать и не отец, а я всего лишь брат, а по их закону я, считай, уже и не родственник. Так что официальной информации нет, почему я и не удивлен.
«НН»: Есть ли новости по вашему собственному делу?
АА: Наше дело снова приостановили. Но, как говорят, не надо отчаиваться, ведь они его снова откроют в любом случае. Дело приостановили, так понимаю, потому что невозможно допросить всех подозреваемых, потому что они просто выехали за границу.
Наверное, уже третий раз приостанавливают.
В прошлый раз я спросил следователя: «Когда снова начнете [дело]?» Он мне ответил, что когда им позвонят, тогда они и начнут.
«НН»: Что бы вы хотели сказать в конце нашего разговора?
АА: Я уверен, что все это закончится. Не скажу, когда, и никто не скажет, но все закончится. Добро всегда побеждает зло, и это факт. Каждый, кто совершил такие убийства, будет сидеть в тюрьме. Я не хочу крови, просто должен действовать закон, и те люди будут сидеть в тюрьме.
Придет время, и каждый политзаключенный выйдет на свободу. Это герои, которые сидели за нас, и они должны выйти. К сожалению, Витольд Михайлович уже не выйдет, не дожил. Мне хотелось бы, чтобы больше никто не умер, чтобы ценой своей жизни он спас остальных. И, насколько понимаю, издеваться и бить они продолжают, но пока что в тюрьмах не убивают.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии