«Вместо «Лукашенко в автозак!» спеть «Магутны Божа». Руководитель «Вольнага хору» рассказала о допросах, «Калинке-малинке» и национальной идее
Радыё Свабода пообщалось с дирижером «Вольнага хору» Галиной Казимировской, которая 15 лет руководила любительским коллективом Concordia. Галина считает, что именно хор может стать белорусской национальной идеей.
«Вольны хор» — культурное движение музыкантов, артистов, певцов из народа, возникшего в августе 2020 года и ставшего символом белорусского протеста. Но многие певцы вынуждены были выехать из Беларуси от преследования и давления. Почему белорусские власти испугались хоровых песнопений?
«Вместо кричалки «Лукашенко в автозак!» можно спеть «Магутны Божа», и это очень объединяет»
— «Вольны хор» родился в День Независимости Беларуси 25 августа. И сразу стал символом протеста. Начинали на ступеньках филармонии, неожиданно появлялись в торговых центрах, на дворовых концертах — и стали безумно популярными. Количество участников достигло нескольких сотен. В чем феномен «Вольнага хору»?
— Это была естественная потребность в обществе. Многие люди, которые любят петь — музыканты и не только, — хотели высказаться в тот момент, когда вся наша страна была в таком ступоре. Невозможно было осмыслить все это насилие, весь этот кошмар, обман. Был такой эмоциональный момент — выйти и спеть «Магутны Божа», показать, что мы вместе. И это откликнулось в стольких тысячах людей. Вместо «кричалки» «Лукашенко в автозак!» можно спеть «Магутны Божа», и это очень трогает, объединяет. И это, как любая песня, процесс пения помогает нам самим жить.
«В этом могла быть наша национальная идея — хор, если хор — это вся страна»
— Опровергайте меня, но у большинства белорусов хор ассоциируется со школой или церковью. Есть, конечно, уникальные коллективы — «Унія», «Concordia», но они рассчитаны на узкий круг слушателей. Мне кажется, массовым увлечением хор в Беларуси не был, как в странах Балтии, Украине. Как так случилось, что «Вольны хор» в очень короткий срок буквально потряс Беларусь? В чем причина?
— Для меня, с одной стороны, это было как чудо — потому что я с детства люблю хор, это моя жизнь. Я училась в 1-й минской музыкальной школе, у нас был классный хор «Тоника», мы путешествовали с гастролями по миру. И вообще, сам процесс пения вместе — для меня это образ жизни.
Да, всегда был узкий круг людей, кому это нужно, кто тоже чувствует, что это классно. И когда «Вольны хор» вышел на такое широкое пространство, я не могла нарадоваться: наконец люди почувствовали то же, что и я чувствую всю жизнь: как это классно, как это объединяет! Знаете, есть певческие страны, где пение в хоре воспитывается с самого детства. Но это не про нас.
Я считаю, что в этом могла бы быть наша национальная идея — хор, если хор — это вся страна. Я уверена, что сам процесс пения очень хорошо способствует и влияет на физическое и эмоциональное здоровье. Люди, которые поют в хоре, не могли бы работать в ОМОНе. Эти люди лишены вообще жестокости и агрессии, потому что у них есть хороший стержень внутри, есть хорошие способы выхода энергии.
А во-вторых, сам процесс пения вместе, в коллективе, так объединяет! Хор — это такое пространство, где могут существовать самые разные люди: с большим голосом, с маленьким, с высоким, с низким — они все нужны. Вот это невероятное ощущение, что ты нужен, что ты влияешь на музыкальное звучание, что мы можем это делать вместе и зависим друг от друга. Потому что по отдельности — это все хор, это солисты, а когда мы рядом — мы уже нация! А нам очень захотелось быть нацией, нам очень захотелось быть вместе, почувствовать, в чем мы похожи.
Когда мы почувствовали, что хотим петь, и сделали первые шаги, это не называлось «Вольным хорам». Сначала на ступеньки выходили прежде всего сотрудники филармонии и пели. Мы с этих ступеней пошли, но это было только начало. Первой акцией «Вольнага хору» мы считаем песнопения в торговом центре «Столица».
«100 лет назад у нас были авторы очень важных песен-гимнов: Теравский, Равенский, Щеглов-Куликович»
— Но также было важно, что петь. Что тогда пели, как успевали готовиться? Из чего, из каких произведений вы тогда в рекордные сроки записали альбом «Годныя песні»?
— Когда стало понятно, что на следующий день после первых песнопений люди придут снова, я позвонила хормейстеру. Он у меня спрашивает: «А что петь?» Я говорю: «Как что? «Погоню», «Ваяцкі марш» — люди ничего не знают, для них эти песни ничего не значат.
И для меня это была такая бездна, такая дыра! Вы можете приехать в Грузию, в Латвию, Украину — у молодежи есть багаж своих песен, который они несут от бабушек, от родителей. В Германию можно приехать: у них немецкие гимны, которые знают все. А у нас таких песен нет. У нас просто яма. Все, что делали советские власти, а потом и лукашенковский режим — это «обрусение»: «Подмосковные вечера», «Калинка-малинка», а своего нет. Не получилось связи с нашими бабушками, дедами. Все было запрещено, все было забыто.
Для меня был шок, когда я как дирижер, как хормейстер, как композитор стала собирать: а где оно все? Давайте возвращать! Я 15 лет училась — в музыкальной школе, училище, консерватории, и не знала, например, деятельности Владимира Теравского, который собрал хор, написал ряд прекрасных песен, в том числе и «Купалинку».
Я обратилась сначала к нашим музаковедам: может, есть произведения, работы, диссертации, где об этом можно найти? И я это все принесу в хор. 100 лет назад у нас были авторы очень важных песен-гимнов: Владимир Теравский, Николай Равенский, Николай Щеглов-Куликович, другие. Расстреляли Теравского, вынудили уехать Щеглова-Куликовича, Николая Равенского. Их произведения частично издаются зарубежными любительскими издательствами в состоянии необработанном, не все даже нормально напечатано. Прошло 100 лет, а мы в Беларуси не имеем этих произведений.
Был единственный человек, которому было не все равно — создатель хора «Унія» Кирилл Насаев, который возрождал наследие Николая Равенского. Он издал все произведения, которые возможно было найти. Это очень важная работа была закончена уже после смерти Насаева. Но ряд произведений так и не нашли.
А для меня был шок: как так? Это было запрещено советской властью, но не было реабилитировано независимой Республикой Беларусь, которая возникла в 1991 году! Где оно все? Почему мы этого не вернули? Почему не били в колокола?
И это стало моей миссией жизни: прежде всего находить эти произведения, связываться с Лондонскими и Лювенскими библиотеками, которые высылали мне то, что у них было. Нужно было сделать современные четырехголосные обработки на смешанный хор, набрать эти ноты, отсчитать, чтобы было что петь. Времени было очень мало. Мы работали с разными современными композиторами, которые помогали в этом деле.
За месяц мы подготовили сборник «Годныя песни». Когда у меня спрашивают, как так быстро удалось, я отвечаю, что сама не понимаю. Я много лет дирижирую хором, и на нормальный альбом идет несколько месяцев. Я правда не знаю: был какой-то адреналин, что ли? Я не выходила из кабинета, набирала по ночам. И буквально за несколько репетиций мы изучили этот репертуар, быстренько записали эти «Годныя песни». А потом начали петь, выставлять онлайн, выполнять на акциях, участвовать в дворовых концертах.
«Стоят мужчины со слезами на глазах, когда ты поешь те песни, которые они никогда не слышали и не знали»
— Еще один феномен осени 2020 года: дворовые концерты. Откуда они взялись в стране, которая никогда не была» певческой», как вы уже заметили?
— Это для меня самое любимое, трогательное, что было во время революции — дворовые концерты. Это чудо! Приходит хор, который раньше воспринимался или как какой-то детский, пионерский, грустный, или церковный пение бабок. У меня три вечера свободны, а тут запросы из семи дворов, где нас ждут. И ты должен выбрать кого-то, потому что повсюду попасть физически невозможно. Есть же еще репетиции, наши собственные акции…
Ты приходишь в какой-то двор в Серебрянку, там 200 человек: женщины, мужчины, которые никогда на концерты не ходят. А тут стоят мужчины со слезами на глазах, когда ты поешь те песни, которые они никогда не слышали, не знали — наверное, это как-то зов крови. Песня «Сцяг» на стихотворение Сергея Понизника или современные песни, которые у нас любят, — «дзе наш край», «Красуня-вясна» (произведения Змитра Войтюшкевича, адаптированные к хору), «Пагоня», воинские песни, «Беларусь, мая шыпшына» на слова Дубовки — все для них было новое. И все в них так пробудилось! Мы распечатывали тексты, раздавали людям и учили с ними эти песни.
Мы за месяц такую образовательную работу провели, разнесли эти песни по Минску. В тот момент, когда поднялась такая волна, если бы нам дали волю и не было такого давления, за 2—3 месяца это разнеслось бы по всей Беларуси! Возникли бы десятки хоров — сторонников «Вольнага хору» — во всех крупных городах Беларуси. И за несколько месяцев мы наверстали бы то, что десятками лет не могли наверстать.
«Это не про «песенки», это пробуждает чувство здорового патриотизма, это объединяет нацию»
— А почему власти, силовики так испугались песен и танцев? В Бресте в «хороводном деле» осудили более сотни человек. На участников «Вольнага хору» началось сильное давление, аресты, «сутки», штрафы. Почему?
— Это ответ на вопрос, почему я сейчас с вами разговариваю из Варшавы. Многие участники «Вольнага хору» отбыли «сутки», некоторые — по несколько раз, многих оштрафовали — все было.
Почему наша деятельность стала такой опасной? Они, с той стороны, понимают мощь этого движения. Потому что это не просто «про песенки», это пробуждает чувство здорового патриотизма, это объединяет нацию. Это придает сил и это придает веру, что мы хотим жить в свободной стране. А им это не нужно, им нужно, чтобы все ходили депрессивные, послушные овцы, чтобы все смирились.
Когда я сидела на допросах в РУВД, меня досаждали вопросами: что вы делаете, кто вас этому научил, кто вам заплатил, кто вами управляет с Запада? Я сижу и думаю: какой-то параллельный мир! Здоровые взрослые дяди с каким-то же образованием, опытом, которые ловили бандитов всю жизнь, — песен боятся!
Песня стала оружием. Вот для меня лично она стала оружием. Драться я не умею, пользоваться настоящим оружием тоже не умею. Но я несла песню — это мой флаг, мой штандарт. И не только у меня — у многих еще это отозвалось.
— И все же, почему уехали?
— На меня и еще на нескольких участников «Вольнага хору» завели уголовные дела, мне «светила» статья с обвинениями в терроризме, это от 8 до 20 лет (а теперь уже подписали и смертную казнь).
Я поняла, что уже стало опасно, меня заберут. А какой от меня толк, если я в тюрьме? Мы приняли решение, что я еду в Варшаву. Части людей из «Вольнага хору» также угрожали уголовными статьями, а часть просто поехала за хором. Потому что они не могли без хора, это стало смыслом их жизни. Позабирали семьи, детей, оставили работу, квартиры. И мы сюда приехали такой странной хоровой семьей — только чтобы продолжать. Где жить — неважно. Главное быть вместе и продолжать. Потому что это смысл жизни. Сложно. Каждый день задаю вопрос: нужно ли это? Много споров и даже обвинений со стороны тех, кто остался: мол, «Поехали, нашли себе лучшую жизнь». Ну я хотела бы рассказать им об этой «лучшей» жизни, чего это стоит и из чего вообще это состоит.
Да, главный плюс этой жизни — ты не боишься, что тебя сейчас заберут. Можно ходить и не оглядываться (не носить, извините, двое трусов на себе и гигиенические средства с собой), не волноваться. Потому что такая напряженная жизнь разрушает человека. Не знаю, сколько бы еще могла выдержать в Беларуси, так как на меня правда оказывались разного рода давления, под дом приезжали, следили за мной. Так жить долго невозможно. Но я жила. Пока игра совсем не изменила свои правила.
«Если кто-то сидит в тюрьмах, кто-то должен за них кричать. Вот мы и кричим, как можем»
— Как удалось возродиться в Варшаве? Другая культура, хоть и близкая; чужая страна, хоть и соседняя.
— Когда мы приехали сюда, то сразу поставили цель: мы приехали не чтобы ассимилироваться, интегрироваться в польскую культуру. Мы рандомно находимся в Варшаве, потому что проще было доехать. Сохранение хора также стало моей целью: я не могу допустить, что родилась такая важная для нашего края штука, которая действительно может стать таким национальным двигателем, — и чтобы это все исчезло.
Мы поем для всех, мы поем за всех, это голос народа, а не какой-то там суперколлектив. Это просто люди, это мы все, каждый из нас — это «Вольны хор». И нельзя допустить, чтобы этот голос замолчал.
Это трудно. Все, что мы делаем, пытаемся транслировать на Беларусь. Прежде всего мы хотим, чтобы это звучало там. Хотя и там, находясь в Минске, мы никогда не могли делать открытых концертов: были подпольные закрытые концерты, которые транслировались онлайн. То же самое мы можем делать здесь, и делаем — онлайн-концерты.
Только здесь мы поняли, что о Беларуси люди мало что знают. Мы взяли на себя такую миссию: через наши концерты, используя песни и художественные способы, повсюду рассказывать о Беларуси. Невозможно привыкнуть к тому, что у нас столько политзаключенных, что у нас убивают людей. Мы об этом говорим. Каждый наш концерт — это месседж, посыл — прежде всего об этом, а потом уже о песнях, о музыке.
Если кто-то сидит в тюрьмах, кто-то должен за них кричать. Вот мы кричим, как можем.
Я не скажу, что это энергия — скорее способ выживания: не останавливаться. Невозможно не делать, поэтому выбираешь делать.
«У нас появилась вторая миссия: рассказать, что мы тоже оккупированы»
— Какой сейчас репертуар «Вольнага хору», временно обосновавшегося в Варшаве? Отличается ли он от того, что пели в Минске?
— Мы продолжаем петь белорусские гимны, патриотические песни. Подготовили и записали новый альбом, также из произведений Равенского, Куликовича и других. У нас нет возможностей и средств издать этот альбом. И даже нет возможностей собирать эти средства, потому что началась война и приоритеты сместились в сторону Украины. Это нормально и правильно.
Поэтому мы отложили в сторону эти проекты и включили в свой репертуар украинские песни, чтобы показать нашу солидарность.
В знак солидарности мы поем несколько украинских песен такого же направления, как и белорусские. У нас есть рекрутские песни, у них — стрелецкие. Как у нас есть «Магутны Божа», у них есть «Молитва за Украину». Мы жанрово перекликаемся с украинским репертуаром, который включили в свою программу. Так что мы развиваемся.
Мы готовим уже третью программу из произведений белорусских авторов. Не знаю, когда придет время, чтобы их презентовать. Ведь сейчас прежде всего мы делаем концерты солидарности с Украиной.
Поэтому у нас уже появилась вторая миссия, так как многие белорусов воспринимают как агрессоров — потому что не знают, что происходит в Беларуси. Одна проблема выходит из другой. Надо рассказать о Беларуси, что мы также оккупированы, что бомбы на нас пока не летят, но мы не можем остановить российских военных на нашей территории. Это не мы делаем. Это бандиты, которые захватили власть. А мы — с Украиной, мы вместе. И тот концерт, который состоится 20 мая, должен продемонстрировать, что мы вместе с Украиной.
Всем было безразлично, на Беларусь махали рукой — мол, это наш локальный конфликт. Если бы в 2020-м мир откликнулся на нашу беду и среагировал, может, и войны этой не было бы. А сейчас они нас обвиняют, что мы не дожали. Мы действительно сделали много. Я же говорю: я не могу взять в руки оружие: делала, что могла. Выходила каждый раз на марши, высказывала свою позицию, и как гражданка своей страны боролась, продолжаю бороться и дальше. Для меня ничего не закончилось.
Моя мечта — праздник песни. Моя мечта — чтобы хор стал белорусской национальной идеей. Чтобы мы собрались 10-тысячным хором и запели те песни, которые прошли с нами весь этот путь. И я живу с надеждой, что это будет. Мы вернемся в свободную Беларусь, мы будем ее возрождать. Будем строить, а не продолжать бороться, чтобы людьми зваться».
Комментарии