Бывшая политзаключенная Анна Курис: я плакала, потому что мне не дали ни с кем по-человечески попрощаться

Сама Анна говорит, что оказалась за решеткой «за то, что войну назвала войной», а свое освобождение вспоминает как ночной подъем, наручники и дорогу в неизвестность — без возможности попрощаться, сообщает «Белсат».

— Аня, расскажите немного о себе.

— Мне 23 года, я из Барановичей. Училась в Барановичском государственном университете на специальности «преподавание современных иностранных языков» — должна была стать преподавательницей английского. 

— На каком вы были курсе, когда вас забрали?

— На третьем.

— Вас судили по четырем статьям. По каким?

— Ст. 370 (надругательство над государственными символами), ст. 368 (оскорбление Александра Лукашенко), ст. 130 (разжигание вражды или розни) и ст. 369‑1 (дискредитация Беларуси). 9 декабря 2024 года мне вынесли приговор — два года.

Павялічыць

— Как вас задержали?

— Все началось с административного ареста. Ко мне приехали прямо домой люди в штатском из милиции, и сказали, что я должна отправиться с ними в ГУВД «буквально на пару слов». Я была сонная, вообще не могла понять — кто эти люди, почему я должна ехать в милицию и так далее.

В милиции у меня забрали телефон, нашли какую-то картинку, сказали, что это административная статья и посадили в штрафной изолятор. Потом был суд, мне дали 10 суток

Но поскольку они у меня забрали телефон, то в этом телефоне они уже нашли все, что хотели — на все мои четыре уголовные статьи. Зашли в мой архив истории в Instagram. То есть все мои «экстремистские материалы» были не в открытом доступе на странице, но были в архиве.

В принципе, можно сказать, что я села за то, что войну назвала войной.

Павялічыць

— Как проходил процесс вашего «освобождения»?

— Ко мне пришли в полночь. Я спокойно спала, услышала, что-то кто-то шумит в нашей секции. Открываю глаза, вижу нашего оперативного куратора и еще одного сотрудника колонии. Он светит мне фонариком в лицо и на мою бирку на кровати. Потом говорит: «Собирайся, идешь домой». Я думаю: что? Что происходит вообще? Он говорит: «Это не шутка, собирай все вещи и выходи в коридор».

Я встаю, меня просто трясет, я просто не верю в то, что происходит. Вместе со мной были еще две женщины, нас отвели в карантинное помещение. Забрали у нас форменную одежду, нагрудные бирки порезали и выбросили. Утром пришел заместитель начальника по оперативной работе. Он сказал, что нас, скорее всего, вывезут. И добавил: «Когда приедете, на вас накинут эти БЧБ-шные тряпки. Не поддавайтесь. Сделайте правильный выбор».

Потом нас заковали в наручники, посадили в автобус и мы просто поехали в неизвестность.

По дороге я плакала, чем приводила сопровождающих в удивление — тебя же освобождают, что ты ревешь? Но я плакала, потому что мне не дали ни с кем по-человечески попрощаться.

Привезли на какую-то пустошь, сняли наручники, потом попросили вытянуть руки и просто замотали их скотчем. Честно говоря, мелькнула мысль, что меня просто расстреляют здесь и все. Но нас пересадили в другой автобус.

— Когда вы узнали, что вас везут именно в Украину?

— Когда увидели табличку «Добро пожаловать в Украину».

— Вы несколько дней провели в Чернигове. Как это — быть в стране, где идет война?

— Я почувствовала подтверждение того, что сижу за правду. За то, что назвала войну войной. И самое странное — в стране, где идет война, я чувствовала себя в большей безопасности, чем в стране с «мирным небом».

Там было человеческое отношение, поддержка. Это были очень странные ощущения.

Нас «освободили» 13 декабря, а 15‑го у меня был день рождения. И волонтеры поднесли мне торт. Это было неожиданно и очень приятно. В целом отношение к нам было очень хорошим.

Павялічыць

— Расскажите о колонии. Какие там условия?

— Об этом можно рассказывать часами. В 13‑м отряде, где была я, были хорошие бытовые условия — кухня, сантехника, душевые. В других отрядах часто даже туалетов нормальных нет — просто дырка в полу. В 21‑м веке — просто дырка в полу. Что касается отношения со стороны администрации, оно было разным. Некоторые старались вести себя нейтрально, но были и те, кто подкалывал постоянно — молодая, дореволюционировалась?

— Как складывались отношения с другими заключенными?

— В отряде у нас была строгая начальница, поэтому атмосфера была спокойная. Но, конечно, очень много политзаключенных — Катя Андреева, Лена Малиновская и другие.

— Если сравнивать ИВС, СИЗО и колонию, где пришлось тяжелее всего?

— Наверное, в СИЗО — я была и в брестском, и в барановичском. В брестском практически отсутствовала медпомощь, и мне с моими проблемами со здоровьем было тяжело, но некоторым было еще хуже. Девушка с внематочной беременностью чуть не истекла кровью, ей не оказывали медицинскую помощь и отказывались вызывать скорую.

Но вообще, каждое из мест заключения — это маленький филиал ада. Например, в ИВС в Барановичах, где я отбывала «сутки», я спала в легком комбинезоне на полу. Очень холодно, батареи не греют, воды горячей нет. Передачу с теплой одеждой не передали. На десятые сутки мне стало плохо, я стала задыхаться, меня забрали на скорой в больницу. А потом привезли назад, добивать несколько часов ареста.

В колонии ужасные условия на фабрике.

— Сейчас вы в Вильнюсе. Где вы живете?

— Мне сняли жилье в коливинге. Представляете, я живу одна. После полутора лет, проведенных в заключении, когда ты постоянно рядом с кем-то, это опять же очень странные ощущения.

— Кто у вас остался в Беларуси?

— У меня сложная ситуация на самом деле, потому что у меня есть и мама, и папа, и брат младший, бабушка. Но общаюсь я только с братом и с папой. Потому что мама у меня… не знаю, она очень боится, наверное, вообще всей этой ситуации. Она меня убеждает, что нужно срочно возвращаться в Беларусь.

— Планируете?

— В эту Беларусь — точно нет. За несколько дней до моего «освобождения» я разговаривала с другой заключенной — говорила ей, что освобожусь и буду устраивать свою жизнь в Беларуси — потому что никого у меня за границей нет. Но раз они решили за меня — значит, это знак.

— Какие планы на ближайшее будущее?

— Жду приезда папы. Очень далеко боюсь заглядывать. У меня нет образования, нет работы, да и в целом ничего нет. Но и там у меня ничего нет.

— Есть ли ощущение эйфории от свободы?

— Ее тоже нет. Хотя это отлично — быть в стране, где можно чувствовать себя свободной. И не бояться.

• 10
• 0
• 0
• 0
• 0
• 13
• 0
• 5